Мы позаимствовали это заглавие из работы Эриха Брока, изданной в 1943 году. Она никоим образом не потеряла своей животрепещущей актуальности. Если упомянутый Эрих Брок в своей недавно изданной Максом Нихансом книге «Мировоззрение Эрнста Юнгера» посвящает этой теме более подробное и хорошо обоснованное философски исследование, это потому что он в этой работе видит последовательное выражение новейшего этапа развития западной мысли. Неотъемлемая заслуга Эрнста Юнгера заключается не только в том, что он является незамутненным зеркалом, отражающем проблематику настоящего, но и что он стремился к разрешению этих проблем во взаимодействии интуиции, ума и пыла, присущих великим религиозным подвижникам. Схематическая обрисовка Эрихом Броком юнгерианского мировоззрения свидетельствует о серьезности его подхода, и его жесткая критика обладает самой значимой ценностью, так как она берется за рассмотрение его мировоззрения, чьим политическим проявлением в значительной степени является правый радикализм, затрагивая его самые глубокие, а не самые поверхностные слои, которые легко передавать анафеме.

Мировоззрение Юнгера сформировалось под впечатлением от первой мировой войны. Расколотое и болезненное, лишенное ориентации переживание жизни, характерно для предвоенного времени, закончилось, после того как в первые два военных года стало очевидной пустота известных идеологий для солдата с его просто устроенным бытием, не знающим вопросов «Почему?». Отдельный индивидуум находил опору и обоснование своего существования в решении повседневных задач. Из отсутствия постановки вопросов, относящихся к сфере идей и морали, сами по себе явились чувство невинности и непосредственность, которые устояли перед натиском стихий. Настоящее, в котором господствовали стихии, господствовала опасность, избавило от тоски современного человека, который слишком долго страдал в своей изоляции, погруженный в сферу духа.

Боль, испытываемая им, страдание, которое Юнгеру кажется бессмысленным упадком сил, берет свое начало все же из тысячелетнего перенапряжения духа и является местью преданной и покинутой природы. Со времени распада средневековой иерархии, в которой верхи и низы, середина и окончание были каждый на своем месте, разрушительная работа духа стала ужасающе очевидной. Конечно, освобождение от опоры и авторитета вначале казались избавлением, высвобождались безграничные возможности для раскрытия творческих сил. Но одновременно в начале казавшаяся такой изобильной бесконечность, наполненная устойчивым содержанием, начала истощаться.

В Гегеле этот разрушительный процесс достиг своей кульминации, в философской системе, которая все связывает со всем, делает относительной любую противоположность, не оставляет в себе ничего абсолютного и имеющего форму и которая в своем продолжении должна оставаться в сфере рационального и никоим образом не желает пересечь бездну, зияющую между духом и бытием. Начавшаяся буржуазная эпоха ведет переговоры, заключает компромиссы, умеет свыкаться со всем, нуждается в каком-либо собственном стиле жизни и при всем опъянении прогрессом в какой-либо идейной заданности. Отдельный человек, который на глазах лишается возможности быть простым и естественным, чувствует одновременно растущую нагрузку на своё сознание. Если сегодня его обязанность заключается в том, чтобы ставить вопрос об абсолюте и признать непрочность любого вывода, он один должен быть чем-то и создать из ничего символы, субстанцию и оригинальность, несмотря на то, что его небеса пусты. И так на человека старого типа сегодня смотришь не иначе как испытывая жалость. В пережитых просветлении и освобождении через ясность военного бытия Юнгеру открылся путь. Как следствие, все его желания и его вера были направлены на констатацию и абсолютизацию этого состояния. Устремления Юнгера существенно отличались от романтики, которая равным образом происходит из осознания утраты природы. Этой самой романтике не удался прорыв через буржуазную систему, она осталась отражением в зеркале, реакцией, и истощилась в значительной степени в бесплодной тоске о прошлом и желании совершить неслучившееся.

В противоположность этому Юнгер знает, что никакого «назад» нет. Вместе с тем ему нужно не играть против времени, а играть с ним ва-банк. Успех такого предприятия обеспечивается тем, что по убеждению Юнгера во время написания «Рабочего» (1932) фундамент нового мира уже заложен и виднеется сквозь быстро распадающийся старый порядок.

Техническое развитие последних десятилетий дает ключ к вратам нового царства. От него ожидали достижения определенных целей, упрощения определенных вопросов, думали, наверно, что человек благодаря созданным им удобствам обретет свободное время и энергию, чтобы посвятить себя области культуры, доселе отделенной от него. Но оказывается, что техника в действительности ничего не решает и не упрощает; и на поставленные буржуазным миром вопросы она не дает никаких осмысленных ответов. Для нас она механистична, она выходит за свои пределы и в своем развитии носит разрушительный характер.

И все же буржуазно-диалектический процесс по идее завершается; близка уже таинственная точка «ноль». По ту сторону лежит новое царство, в котором техника носит органический характер, так как вне ее ничего нет. «Работа» теперь это более ни деятельность, которая определяется и ограничивается ее теперешними целями, но она имеет более широкий характер и носит культовое обрамление.

Вне её отдельный обремененный поглощаемым сомнением и устремлением к недоступному абсолюту, он более не индивидуум, но представитель, тип, «образа» рабочего, и работа является соответствующим ему образом жизни. Его жизненное предназначение исполнено, когда он отдается выполнению своей задачи. Для него становятся едиными господство и служение, игра и работа. При этом даже нет необходимости, чтобы он оставался постоянно чувствующим за собой целое, он стремится не к абсолютной истине, но к здоровью и благу, в интересах жизни он должен забыть о многом.

Юнгер нигде не дает определения «целому», во имя которого и происходят перемены, несущие облегчение и обновление. Это является последовательным шагом, так как любое определение подвергло бы его дискурсивному приближению, обсуждению, компромиссу и вместе с тем мертворождению. Человечество делится сегодня на тех, кто беременны будущим, и на непосвященных, которых никто не может посвятить. Так как сам язык труженика совершенно иной. В «тотальной революции» тысячелетний рейх претерпевает бескомпромиссный уход от всего вчерашнего.

Ранее не известная трудность, присущая настоящему, заключается, конечно, в осуществлении перехода. Когда перемены происходили в более ранние эпохи, наивными и слепыми скользили люди на новом месте, которое им изнутри казалось абсолютным. У нас, погруженную в уязвимую со всех сторон сферу относительного, такой возможности нет. Поэтому переход должен осуществляться с сознательно потушенным сознанием, которое безоговорочно должно воспринять предстоящее разрушение. Связь с культурным достоянием и традициями должна быть оборвана. Иконоборчество может быть для нас таким же болезненным – с любовью к устаревшим вещам следует расстаться. Духу предъявляется дерзкое требование отказаться от своего собственного принципа – свободы – и этим предательством самого себя искупить свое предательство природы. Это не нигилизм, нигилистическим для Юнгера является рационализм, который привел к разрушению бытия, но не его преходящее негативное состояние, которое хочет предстать в облике жертвы вопреки своей позитивной цели. Аналогия со всеми религиозными системами, вернее, собственно религиозный характер этой теологии без Бога совершенно очевиден.

Когда пророчество Юнгера опровергается его отказом от вступления в партию, вернее, национал-социалистическая реальность до крайности разочаровывает, Юнгер, не давая комментариев, позволяет рухнуть эсхатологии, выстроенной в «Рабочем». Сочинение «Над болью» (1934) основывается на идее жертвы; но теперь грядущий рейх уходит из поля зрения Юнгера, и жертва приносится вслепую, в процессе веры, и милость достигается магическим путем через боль.

Сперва в «Мраморных утесах» (1939) мы становимся свидетелями его - опять происходящей без комментариев – переоценки ценностей. Юнгер оказывается внезапно на стороне несколько уставшего и выродившегося гуманизма и культурного консерватизма. Ранее заклейменные им «музейные склонности» проявляются еще более отчетливее в «Садах и улицах» (1942) – посредине второй мировой войны.

Как философ Юнгер оставляет нас без ответа на такие сущностно очевидные, такие животрепещущие основные вопросы современности. Эрих Брок показывает столь же наглядно, как и осторожно причины отказа. Его ответ, благовейный и прищупывающий, касается последнего.

«Кто сам себя унижает, тот не будет возвышен». Жертвы не требовалось, она не была принята божественными силами. Ее нельзя вымогать. Но не предложенная жертва осталась лежать, обратилась в демоническую и обернулась новыми поражениями и контрударами действующего самовольно духа, подверженного злоупотреблениям. Абсолют остается по ту сторону. Наша задача заключается в том, чтобы сохранить непоколебимую веру в это никогда недостижимое. В этой вере предлагается напоследок честное мышление – и это честное мышление вменяет нам в обязанность постоянно обновляющееся проживание серьезной альтернативы «да» и «нет»

Die Zeit 25.12.1947, пер. с немецкого  Игнатьева Андрея