Не самое первое, но, возможно, первое из значимых эссе, посвященных Эрнсту Юнгеру, было опубликовано в 1937 году молодым Евгением Готтлобом Винклером в тонком сборнике «Образы и проблемы». Он носил заглавие «Эрнст Юнгер и несчастье мышления». Винклер писал: «Мышлению в текстах Юнгера не соответствует окончательность укрепления духа. Мышление проходит через них как неустранимый процесс. Анализ … был бы упрощением, дающим неверные результаты, который противостоял бы другому, сделанному в ином месте анализу, в качестве полного антагонизма».

«Производящий анализ хочет удовлетвориться принятием одного положения дел: нигилизма Эрнста Юнгера. Он ищет достаточные для этого доказательства. Когда он затем констатирует, что Юнгер с другой стороны определяет себя как героического реалиста и поэтому в этом отношении прав; когда он далее натыкается на находящиеся в глубине страницы, какие ему подсказывают видения охваченной экстазом души, тогда он хочет отойти от этой темы вследствие ее неудобного многообразия и в возмущении обвинить ее в бессмысленности, и тогда, как нечто неясное, проступает у Юнгера образ человека».

Благодаря этим словам начинаешь понимать, насколько это трудно, ясно представить себе фигуру Юнгера в биографическом измерении. Пока имеешь дело с Эрнстом Юнгером только как с поэтом, или еще уже, с языком Эрнста Юнгера, однозначное хочет стать еще и определимым. Но этим много не достичь. В противоположность, теперь существует опасность, что мировоззренческие вопросы, которые затрагиваются в текстах Эрнста Юнгера, будут оставлены без рассмотрения. Да, многие говорят, у Юнгера в принципе не может быть мировоззрения. Все у него происходит из языка, и этот язык является как раз таким захватывающим, так как он несет в себе где-то нечто мистическое, наполненное тайной, не только нечто приблизительное, но и нечто неопределенное.

Эти голоса после последних публикаций Эрнста Юнгера звучали все тише и тише. Смотря вперед, Винклер писал уже в 1937 году: «Однажды Юнгер дойдет до того, чтобы ввести определенное содержание, к которому он все относит, и он будет верить в него с непоколебимой твердостью. И так circulus vitiosus будет вновь замкнут… в конце мышления Юнгер вновь будет предвещать веру».

В годы непосредственно после второй мировой войны о Юнгере едва ли было сказано хоть одно доброе слово, напротив, многие старались возложить на него вину за прошедшие двенадцать лет. То, что все же можно было опасаться: то, что почитатели Юнгера в степени, определяемой более энтузиазмом, нежели объективностью, стали бы протестовать против такого обхождения с их учителем, и то что до некоторой степени слепое поклонение воспрепятствовало бы новым попыткам анализа также, как незадолго до этого наполненные ненавистью нападки, чего, впрочем, не произошло. Произошло нечто намного более радостное: следует отметить многочисленные попытки, к которым следует отнестись со всей серьезностью – попытки продуманно разъяснить затронутые Юнгером проблемы.

Это наиболее отчетливо проявилось у Керла О. Петеля, немца, который после долгих скитаний в течение пятнадцати лет сейчас осел в Нью-Йорке, журналиста и писателя, до 1933 года активно участвовавшего в молодежном движении и представлявшего собой разновидность национал-революционного социалиста. Он пишет в своем «предварительном замечании от автора» в своей недавно вышедшей в Германии книге об Эрнсте Юнгере: «Я не попугай Юнгера: сразу же после выхода в свет «Рабочего» я публично высказал мои опасения об определенных последствиях появления книги. Уже заблаговременно я выступил против безразличного к идейному содержанию одобрения «войны с собой». Будучи социалистом, я отождествляю себя совершенно не с любым «аристократическим» экспромтом. И что же все это значит? То, что сегодня обязывает, это не взгляды. Взгляды потеряли свою цену. Чего стоят убеждения и не поддающиеся определению манеры? То, что имеет ценность, это напряжение, с которым берутся за вопросы нашего времени. И здесь следует раз и навсегда сказать, что кроме Стефана Георга нет ни одного другого немецкого поэта, который представлял бы собой такой уникальный «феномен излучения» (Ausstrahlungsphaenomen), каким был и все еще является Эрнст Юнгер. Эта ясность и открытость проходит через всю книгу Петеля. «Заслуга Юнгера, - пишет Карл Петель,- состоит в том, что он показал, что все великие системы и конструкции, которые борются за планетарное господство, заканчивают в одном и том же тупике. Он показывает, где завершается путь человека, который властвует над самим собой. Но этот конец должен быть увиден перед тем, как подумаешь о повороте назад. Во-вторых, я вижу неотъемлемую заслугу Юнгера в том, что он вновь сделал очевидным для современного человека злые чары мира. Для этого открытия потребовался такой прорыв демонических сил в оберегаемые сферы, где человек чувствует себя в безопасности, какой произошел во время мировой войны… здесь взгляд был пристально обращен к проявленной реальности, которая для западного человека (прежде всего, мы полагаем, девятнадцатого столетия) выцвела уже почти до уровня черно-белого».

То, что тема Юнгера была затронута отметившим себя в последнее время в различных областях писателем Герхардом Небелем (2), не удивит никого, кто внимательно читал его книги. Первый обзор Небель представил в докладе «Эрнст Юнгер и судьба человека, в то время как вторая работа «О метафизике Эрнста Юнгера» была уже заявлена.

В одном месте в своем «Итальянском дневнике» Небель пишет: «Ясперс открыт, но пуст, готовый к воплощению, но бесплотный, исполненный надежд, но лишенный настоящего, Эрнст Юнгер стоит по ту сторону этого порога, поскольку он обладает властью над мифом, которую Ясперс, возможно еще раз обретает». Итак Герхард Небель в наибольшей степени заслуживает уважения среди тех, кто серьезно стремится постичь Юнгера. В своей работе он в особенности касается недавно вышедших «Излучений» Эрнста Юнгера и естественно затрагивает вопрос, насколько поддается определению новая вера Юнгера.

Вера, о которой здесь идет речь, конечно не традиционного типа, как смиренное и покорное принятие совокупности духовных символов и тезисов, которые должны быть либо восприняты, либо отвергнуты. Юнгер вовлекает только те моменты, которые представляют для него вид мистической достоверности, как и образы эмпирически воспринимаемого посюстороннего. Обращение в эту веру в смысле духовного надлома, как это произошло с ап. Павлом и Августином и, вероятно, также не произойдет.

Вера Юнгера имеет избирательный характер, и я не могу себе представить, что теологи оспорят христианский характер этих прорывов. Мотив перемены, даже возвращения и обращения стоит на переднем плане в новой книге социолога Альфреда фон Мартина (3), которой носит подзаголовок: «Путь Эрнста Юнгера через кризис». То, что автор хотел сказать своей книгой, касается Эрнста Юнгера только в такой степени, насколько он видит в нем одного из типичных представителей молодого духовного поколения. «Существо и деятельность Юнгера символизируют большую часть того, что характерно для нашего времени – отход от человечности, его склонность к возвращению к иррациональному и демоническому и одновременно то, на что в нем возможно ориентироваться».

Юнгер вновь вошел в двухтысячелетнюю духовную традицию Запада, с которой он вместе с Ницше так радикально порвал», - пишет Мартин. Действительно ли это так. Не недооценивает ли Мартин прежде всего роль, которую варварское играет в творчестве Юнгера? Не слишком ли легкомысленно ставит на него он ярлык нигилиста, когда речь шла о том, если мы уже боремся с такими идеями ради неомаккиавелизма, как ему недавно такое верное определение дал Бурнхам? Когда Юнгер уже двадцать лет назад завидовал христианским мученикам, но не из-за побеждающей истины, которая указывала им путь, а только из-за силы, дающей возможность умереть за эту истину, таким образом, завидуя не их вере, а их силе, это было в действительности очень осознанное возвращение самообладания невзирая на воззрения.

Мартин, если так можно выразиться, разделил Юнгера на первую и вторые части, на Юнгера, ломающего традицию, и на Юнгера, к ней возвращающегося. Интересно было бы узнать, как сам Юнгер относится к этой теории. Мы не можем полностью присоединиться к мнению Мартина. Мы полагаем, что на Юнгера надо смотреть, как на целое. Мы полагаем, что «тотальная мобилизация» в равной степени была необходимой и для «Излучений» и для «Мира», что они должны оставаться связанными крепкой пуповиной с первыми творческими попытками Юнгера, чтобы сохранить такую присущую ему и как раз представляющую свое время силу.

1) Kerl O. Paetel, "Ernst Junger. Weg und Wirkung" Verlag Ernst Klett, Stuttgart

2) Gerhard Nebel, "Ernst Junger und das Schicksal des Menschen" Mordes Verlag, Wuppertal

3) Alfred von Martin, "Der Heroische Nihilismus und seine Uberwindung", Scherpe Verlag, Krefeld

Christ & Welt 10.11.1949, пер. с немецкого  Игнатьева Андрея