Предварительное замечание: Тема этой статьи – это философия и политическая деятельность итальянского гения Габриеле д'Аннунцио, проявившего себя в самых различных областях. Произведения этого выдающегося поэта и писателя вследствие этого будут рассматриваться в связи с их философским содержанием, а о его бесчисленных аферах и скандалах речь будет идти поэтому в лучшем случае во вторую очередь. Цитаты взяты, если нет иных указаний, из произведений д'Аннунцио.

Часть 1. Философ самопреодоления

Введение

Габриеле д'Аннунцио – поэт, солдат, летчик, демагог, эротоман, философ самопреодоления и проповедник сверхчеловека - был ярким представителем скептического поколения. Он принадлежал к выдающимся личностям Италии, жившим до и после первой мировой войны как единственный итальянский поэт этого времени, имеющий международную известность. Д'Аннунцио оказал влияние на целую эпоху в истории итальянской литературы и был одним из поразительнейших феноменов, явившихся на стыке столетий в Европе. Во время своего захвата Фиуме он разработал внешние форм и ритуалы фашизма. В наши дни д'Аннунцио почти забыт в Германии, не говоря уже о его романе «Огонь». Итальянский гений самоинсценировки все же привлек внимание немецкой общественности перед мировой войной, очаровал Гуго фон Гофмансталя, Роберта Музиля и Бертольда Брехта. Проблематичная перенасыщенность колоссального дела всей его жизни также проявилась в том, что вплоть до сегодняшнего дня нет ни одной его биографии, которая бы отвечала бы научным требованиям. По случаю столетия со дня его рождения д'Аннунцио вызвал интерес у итальянских литературоведов, пятидесятилетие со дня смерти также вызвало подлинную волну публикаций. Его поместье Витториале на озере Гарда, находящееся в сердце бывшей республики Сало, ныне является настоящим местом паломничества, которое притягивает тысячи людей.

Новая надежда Италии

Габриеле д'Аннунцио родился 12 марта 1863 года в маленьком городке Пескара. Как сын Франческо Паоло- Рапагнетта д'Аннунцио и Луизы де Бенедичти, он был первым сыном после двух дочерей, и поэтому вызывал особое внимание со стороны родителей. Д'Аннунцио рос, окруженный женской родней, а его отец отличался как прямо-таки тираническая личность. Имя мальчика должно было однажды стать программой: Гавриил, библейский архангел, возвещает послание. Франческо Паоло Рапагнетта был буржуазного происхождения, но, будучи усыновлен, поднялся по социальной лестнице и смог жениться на женщине из семьи, принадлежавшей к земельной аристократии.

Благодаря родству по материнской линии Габриеле познакомился с образованной средой. Пескара отрезан Гран Сассо от остальной территории Италии, и область эта более связана с Венецией и с Адриатикой. Абруццы - это регион, на который наложили отпечаток старинные ритуалы, обычаи и суеверия- здесь легенды живы. Также Габриеле рано почувствовал симпатию к традициям мореплавателей своей родины. Он рос в гармонии с природой, что вместе с отрешенностью, с изысканностью чувств и любованием цветами прошло через всю его жизнь. Уже детство его было наполнено символами, мы упомянем здесь только резаную рану на пальце как «мозоль писателя» и все время повторяющуюся картину с легкостью летящих ласточек, которые оставляют на земле любующихся ими людей. «Все разговаривает со мной, все есть знак для меня, который я могу прочесть». Мальчик был нежным и чувствительным, но также упорным и обладал сильной волей, на него наложили отпечаток тихие страдания матери и проявления властности со стороны отца. Он унаследовал от отца фанатичную гордость собой и стремился быть достойным его. Отец поддерживал интерес сына к музыке и познакомил его с биографиями национального героя Италии Гарибальди и Наполеона Бонапарта как представителей латинского гения.

После получения начального образования в форме частного обучения на дому в 1874 году Габриеле д'Аннунцио был оторван от дома и принят в привилегированный интернат Чичогнини в тосканском Прато. Образование в нем имело антиклерикальную и позитивистскую направленность и имело весьма длинную традицию. Будучи питомцем интерната, он бежал от боли разлуки, думая, что ему суждена особая миссия. Он не мог приспособиться, но изолировал себя через уже рано обнаружившиеся необыкновенные проявления – склонность к экстравагантности, своеволие и попытки побега из интерната, казавшегося тюрьмой. Здесь следует упомянуть, что, будучи честолюбивым и одаренным учащимся, он в течение короткого времени отказался от крестьянского абруццкого диалекта в пользу тосканского диалекта итальянского языка, на котором писал Данте.

В 1877 году, когда ему едва исполнилось 14 лет, он был исполнен восхищения поэтами Древнего Рима. Уже тогда он собирал выражения, обороты речи всех видов и фрагменты размышлений, записывая их в тетради. К 16 годам он изучил английский, читал Шекспира и Бодлера и писал свои собственные первые стихи. Решающее влияние на него оказал поэт Гьезо Кардуччи, который требовал новой поэзии для Италии. При этом вместо направления, указываемого замшелым романтизмом, следовало опираться на латинско-итальянскую традицию. Кардуччи видел себя в качестве воспитателя итальянской молодежи, и это воззрение сыграло важную роль впоследствии для д'Аннунцио. «И я чувствую в своей душе ту искру борющегося гения, который ужасает все мое существо и внушает мне мучительную тоску по славе и борьбе». Год спустя это звучало уже так: «Мне семнадцать лет, и я уже чувствую, как в моей душе вспыхивает огонь той молодежи, которая идет на смену старшим поколениям: в моем сердце отпечаталось безграничное устремление к знанию и славе, которое часто обрушивается на меня с мрачной и мучительной меланхолией и вынуждает меня рыдать: я не терплю никакого ига».

В 1879 году при поддержке отца вышел первый сборник стихов «Примо вере». Критика увидела, что вырос давно ожидавшийся новый поэт Италии. Габриеле д'Аннунцио чествовали как пример для поколения молодых литераторов. Правда, руководство интерната было вовсе не в восторге от стихов, что едва не привело к изгнанию юного лирика. Успешной продаже второго издания сборника способствовал сам автор, распространивший выдуманное известие о собственной смерти при падении с лошади – эффективность работы с общественным мнением была освоена им уже с колыбели. Уже тогда д'Аннунцио очень решительно представлял свои собственные экономические интересы, что каждые два месяца приносило ему платеж его издателя. В 1881 году он успешно закончил интернат и возвратился домой в Пескару, где он, несмотря на то, что он был младше на 15 лет, присоединился к дружескому кружку художника Франческо Паоло Мичетти, тогда самому известному художнику-реалисту Италии. Вскоре после этого д'Аннунцио поступил в римский университет по специальности «литература и философия».

Рим уже на протяжении 10 лет был главным городом Италии – быстро растущая и неспокойная столица, которая стремилась взять на себя ведущую роль в сфере культуры. Город был символом былого имперского величия и стремился отыскать в нем новую итальянскую национальную идею. Провинциальная Италия должна была обновиться благодаря престижу и славе классического латинского Рима. Д'Аннунцио снял жилье в центре города и учебе предпочитал просиживание в редакциях газет. Журналистам, очарованным им, он казался воплощением идеала романтического поэта.

С публикацией второго сборника стихов «Канто Ново» (1882) Габриеле д'Аннунцио ввел английскую романтику как совершенно новый стиль в Италии и отмежевался этим самым от Кардуччи. «У меня есть сила, чтобы неистово бунтовать. Благодаря длительному и трудному процессу селекции сейчас я свободен, я, я целиком. Я только должен сбросить еще последние оковы и умыться водой». А далее последовали и еще сборники стихов.

В 1883 году поэт присоединился к группе «In Arte Libertas». Она соединяла римскую традицию с направленным против буржуазного общественного порядка революционным национализмом и аристократическими идеалами. Группа пропагандировала радикальный эстетизм в противовес жажде наживы, материализму и неспособности буржуазии понять искусство. Элитарное понимание искусства отвергало то, как его понимают массы, и одновременно представления об искусстве, присущее чисто академической среде. Мотором группы был издатель Анжело Соммаруга, который открыл ряд газет. Соммаруга также не боялся скандалов, а значит, д'Аннунцио был здесь в надежных руках. После витализма начального периода он обратился теперь к декадансу и к витающей в облаках чувственности. Скандальный автор и светский лев, он буквально взял Рим штурмом. Сенсацию вызвало, прежде всего его бракосочетание 28 июня 1883 года с Марией Гардуин ди Галлезе, представительницей высшей римской знати – невеста была беременна. Брак был заключен не под счастливой звездой, так как д'Аннунцио впутывался в бесчисленные истории и обожал расточительный образ жизни.

В ноябре 1884 года Габриеле д'Аннунцио получил место редактора до тех пор второсортной ежедневной газеты «Ля Трибуна» и решил благодаря этому свои финансовые проблемы. До 1888 года он оставался постоянным сотрудником редакции газеты и выполнял роль колумниста, используя меняющиеся псевдонимы и сочиняя статьи на банальные темы, а также критика-искусствоведа. Как журналист он также интересовался культурой и литературой Великобритании и Франции. В этом д'Аннунцио проявил свой безошибочный нюх на последние проявления моды. Он предвосхитил образцы культурной идентификации и одновременно был создателем модных тенденций для молодой итальянской нации. Благодаря его работе в «Ля Трибуна» произошел подъем в плане великодержавной пропаганды в Италии, а также пропаганды развития военно-морского флота. В своих статьях он призывал возродить существовавшие на протяжении столетий традиции мореплавателей приморских городов Италии; мечта о Средиземном море как о mare nostrum захватила юного поэта.

Философ самоопределения

Так как журналистская работа более его не вдохновляла, Габриеле д'Аннунцио покинул «Трибуну» в августе 1888 года и возвратился в Atelier Michettis в Франкавиллу, чтобы написать свой первый роман «Желание». Книга была закончена после шести месяцев прилежной и целеустремленной работы и сделала своего автора известным за пределами Италии.

Образ главного героя графа Андреа Шперелли носил, несомненно, автобиографические черты, и д'Аннунцио всегда будет выставлять на сцене свою собственную личность. Устанавливался не ведающий ограничений культ «Я», объединенный с культом утонченной, вплоть до упоенностью смерти, красоты. Но «Желание» это также роман, повествующий о крахе человека. В противоположность к Fin de siede Шперелли это не летаргически дышащий на ладан декадент, занимающий какую-нибудь социальную нишу, но он выступает как «волюнтаристически восторженный» эстет посреди заполненного жизненного пространства. «В сером всемирном потопе нынешней демократии, в котором, к сожалению, гибнет столько прекрасного и благородного, исчезает постепенно тот особый класс старой итальянской знати, в среде которой из поколения в поколение сохранялись в живой форме определенные семейные традиции высокой культуры, элегантности и чувства прекрасного». Шперелли был последним отпрыском интеллектуальной породы, целиком преданнной искусству. Искусство этого типа еще не выродилось только в декор, и даже личность стилизируется под произведение искусства. «Следует создавать свою собственную жизнь, как создают произведение искусства. Жизнь думающего человека должна быть его собственным произведением. В этом проявляется подлинное превосходство ... Следует любой ценой сохранять свою внутреннюю свободу – даже в опьянении... Раскаяние это ничтожное времяпровождение ничем не занятой души. Никогда не следует каяться, но надо наполнять душу новыми чувствами и новыми представлениями (...). Интеллектуалы, которые воспитаны в поклонении прекрасному, всегда сохраняют, даже средь самой худшей порчи, некий вид порядка. Идея красоты это так сказать ось их страсти».

Уже здесь появляется мотив самопреодоления, очистительного катарсиса. Тяжело раненый на дуэли Шперелли переживает внезапное очищение, превращаясь из непостоянного прожигателя жизни в художника: очищение и новое рождение. Никогда ощущение жизни не бывает таким сладким, как после страданий болезни, и никогда человеческая душа не бывает такой открытой для добра и веры, как после взгляда в пропасть смерти. Во время выздоровления человек понимает, что его мысли и желания, его воля и его ощущение жизни не есть сама жизнь. Что-то есть в нем бдительнее, чем мысль, настойчивее, чем желание, сильнее, чем воля, глубже, чем сознание, и это есть существование, природа самого бытия. Он понимает, что его действительная жизнь словно и не живется. За периодом художественного творчества следует возвращение в непостоянную жизнь, и вместе с этим наступает внутренний разлом: « Но никогда он не был внутренне обеспокоенным, неуверенным, запутавшимся, никогда у него не было ноющей неудовлетворенности, тягостного неприятного ощущения, никогда он не испытывал яростные вспышки гнева и отвращения к самому себе. Иногда, когда он был уставшим и одиноким, он внезапно ощущал, как в глубинах его души поднимается отвращение, и у него не было сил прогнать его прочь, но он позволял всему происходить с тупой покорностью, как больной, который оставил всякую надежду на исцеление и примирился с тем, что он будет жить со своей болезнью, испытывать страдания и целиком погружаться в великое горе. Ему казалось, что старая проказа поразила по-новому его душу, сердце вновь опустошено и не сможет более никогда чувствовать, как продырявленная шина. Это чувство опустошенности и ощущения безвозвратной потери приводило его в исступленную ярость или вызывало у него глубочайшее презрение к себе самому, своим желаниям, своим последним надеждам и мечтам. Он стоял на опасном перепутье: жизнь безжалостно захватывала его, любовь к жизни нельзя было подавить. Он находился на разграничительной линии между спасением и падением, на критической точке, на которой великие сердца проявляют всю свою силу и ничтожные – всю свою трусость. Он позволил себя победить, но не проявил мужества, чтобы спасти себя через акт воли. Хотя он страдал, он боялся страдать мужественно. Хотя отвращение терзало его, он боялся отказаться от того, что вызывало в нем отвращение. Хотя инстинктивно он совершенно ясно ощущал, что он должен был безжалостно порвать со всем, что его больше всего, казалось, влекло, у него было опасение отказаться от всего этого. Он позволял себя низвергнуть, он отказывался совершенно и навсегда от своей воли, от своей энергии, от своего внутреннего достоинства, он приносил в жертву все, что оставалось у него из веры и идеалов, он ринулся в жизнь, как в большое приключение... Почему все так быстро улетучивалось и исчезало? Почему он не смог разжечь пламя в своем сердце? (...) Все в нем изменялось и формировалось постоянно заново; он был лишен малейшей частицы нравственной силы. Его нравственное чувство было наполнено противоречиями; цельность, простота и непосредственность были ему чужды; зов долга не проникал более в его душу, охваченную внутренним мятежом. Голос воли был заглушаем голосом инстинктов, совесть исчезала во тьме, как светило без собственного света. Так было всегда, и так будет всегда? Зачем бороться против себя? Cui bono? Но именно эта борьба управляла жизнью, именно это беспокойство накладывало отпечаток на его существование, именно эта мука была проклятием, от которого он никогда более не сможет избавиться. Каждая попытка самоанализа заканчивалась еще большей неуверенностью, еще большей беспомощностью. И так как он вообще не был способен к синтезу, его анализ становился жестокой и саморазрушительной игрой. После часа размышлений о самом себе он, отчаявшийся и пропащий, был смущен и сокрушен».

В середине романа также возникает город Рим с его вычурными зданиями. Стиль описываемой обстановки почти до 1910 года определял вкус итальянского высшего класса. Через ударение на жизненность и силу д'Аннунцио отрешился от апокалипсических настроений fin de siecle. В противоречие между искусством и жизнью автор обращается к жизни, которую он хочет творить по образу и подобию своих собственных произведений. Параллельно появляется сборник стихов «L”Isotteo – La Chimera”, в котором д'Аннунцио представляет свою веру в силу слова. Слово заключает в себе целую реальность, и только через слово существует мир. Человеческая реальность растворяется в реальности искусства, охватывающей природу.

1 ноября 1889 поэт, являвшийся литературной надеждой Италии, с тяжелым сердцем поступил на военную службу и в 27 лет вступил добровольцем в 14–й кавалерийский полк в Алессандрии. Лишения и военная дисциплина причиняли ему страдания, и всё же он в скоре смог выбить для себя льготы. В качестве последствия военной службы он весь остаток своей жизни страдал малярией. После увольнения он развёлся со своей женой и стал жить со своей возлюбленной Барбарой Леони. Расточительный образ жизни, писательские неудачи и финансовый коллапс собственной семьи разорили его, и в 1892 году он вновь уехал в Michetti. Всё его имущество было принудительно продано с аукциона.

Второй роман «Невиновный», в котором обнаруживается влияние Толстого, появился в 1892 году, как и «Желание», в Франкавилле. Тема его это кризис личности многосторонне одаренного эстета Тулиу Гермиля, который выдает себя за избранную личность, а на самом деле является никем иным, как безответственным и типично низменным развратником. Д'Аннунцио скрупулезно описывает здесь свою собственную внутреннюю жизнь. Жизнь кажется «отдаленным, неясным, неопределенно чудовищным видением». Выходя и является перерождение через страдания, самопреодаление для разрешения кризиса. «Изо дня в день я доверчиво вглядывался в будущее. Мои воспоминания были словно стерты. Моя устаревшая душа разучилась страдать. В определенные часы полного истощения все во мне распадалось, растягивалось, расплавлялось, погружалось в первозданное состояние и становилось неузнаваемым. После этого странного, духовного распада мне казалось, что во мне начинается новая жизнь, что меня захватывает новая сила... Каждый процесс в природе... влиял на все мое существо. Тяжелые болезни души, как и болезни тела, обновляют человека; и духовное не менее благотворно и не менее удивительно, чем физическое».

«Когда боль превосходит силы, человек невольно ищет в сомнении мгновенное облегчение невыносимых страданий; он думает: возможно, я обманываю себя, возможно, мое несчастье ни такое, как кажется, возможно, вся эта боль неразумна. И пока он продлевает период покоя, сбитой с толку душе удается приобрести определенное знание о действительности».

«И жизнь кажется мне в этот час отдаленным, запутанным, неопределенно чудовищным видением. Сумасбродство, чушь, бедность, слепота, все болезни, все мерзости; беспрестанная мрачная деятельность неизвестных, атавистических, животных сил в самой глубине нашего существа; высокие, непостоянные, текучие проявления духа, всегда привязанные к функции одного органа; мгновенные изменения, которые вызываются незаметными причинами, вызываются ничем; неизбежное участие эгоизма, даже в самых благородных делах; бесполезность столь многих нравственных сил, которые направлены на неопределенную цель, непостоянство склонностей, которые считают вечными, хрупкость добродетелей, которые считаются непоколебимыми, бессилие самой честной воли, бесчестье, все бедствия явились мне в этот час. Как можно жить?»

Книга заканчивается тем, что один из главных героев совершает убийство внебрачного сына своей жены, и не в последнюю очередь из-за своего скандального характера и изображенных душевных мук автора стала одним из его самых удачных произведений. «Невиновный» имел успех во Франции и с 1896 года в Германии. Сам автор же писал на этот счет: «Невиновного» возможно нельзя отнести к моим шедеврам. И я должен написать мой шедевр еще до достижения тридцатилетия, если я еще буду жив. Как много я об этом думаю! И как я отчаялся из-за всех этих мерзостей, которые отнимают у меня силы и огорчают мою душу».

В это же время писатель становится интеллектуальным рупором антидемократически настроенных правых. Они возникли как реакция на неудачную империалистическую политику правительства в Восточной Африке и укрепление рабочего движения. Габриеле д'Аннунцио констатировал кризис исторических идеалов и осуждал господствующий позитивизм. Должна была придти новая истина, новая правда была необходима. Его работы предлагали элитарное мировоззрение и указывали на берущую начало из древнеримской традиции миссию Италии и Рима. Культ нравственной красоты как положительная ценность латинской культуры противопоставлялся индустриализации и материализму. Будучи сотрудником неаполитанской газеты «Ли Маттино», он нападал на демократию как на «борьбу гнилого эгоизма». Наследственная аристократия должна быть заменена новой аристократией духа, от социального происхождения «независимой силой, которая сама собой правит, свободой, которая сама себя утверждает (...) Все то, что до сих пор давалось директивами и направлениями в искусстве, не способно постичь великий поток новых идей, настроений и чувств, которые бушуют на пороге нового мира. Наука не может заново населить пустые небеса, она не может доставить радости душе... Мы не хотим реальности более. Дайте нам мечту!»

Очевидны точки соприкосновения у д'Аннунцио с Рихардом Вагнером и Фридрихом Ницше , при этом он тенденциозно вставал все более и более на сторону творчества Ницше. Он восхищался его критикой «евангелистической доктрины сострадания». Ницше воплощал жизненную силу, в то время как Вагнер стал олицетворением декадентского искусства. Задача художника состояла в том, чтобы «выражать дух времени, в которое он живет». Вследствие этого Вагнер был полным воплощением нынешней декадентской эпохи. Д'Аннунцио порицал готовность Вагнера переносить страдания, но он ценил его способность как личности стать со своим искусством явленном в мифе образцом для культурного и политического поведения нации. С его опорой на Вагнера и Ницше поэт весьма явно отличался от профессиональных итальянских философов, которые ориентировались, прежде всего, на Шпенглера. Верными признаками этого нового влияния были опубликованные осенью 1892 года в «Маттино» эссе «Ля бестия элеттива» и «Иль казо Вагнер». Д'Аннунцио констатировал физический и духовный кризис Европы, чьим внешним выражением было победное шествие идей 1789 года. Ницшеанский культ «Я» выступал против всяких догм, проповедовал новую аристократию, «расу благородных и свободных», которая была призвана для борьбы против морали буржуазии и масс - и к основанию новой эпохи.

Рихард Шапке, пер. с немецкого Игнатьева Андрея