Выход из кризиса перенаселения частично был найден с помощью греческой колонизации - переселения значительной части обитателей полисов в новые поселения  на новых  землях, распространившиеся таким образом по всей акватории Средиземного и Чёрного морей. Вообще колонизация, как переселение части граждан из экономических соображений на новые берега яркий признак собственнической формации на её ранних стадиях. При этом переселенцы, хотя и оказываются на совершенно чуждых и новых им землях, но абсолютно не смешиваются с местным населением, дублируя, во многом, образ жизни, занятия и политическое устройство своей метрополии. В эпоху европейского колониализма подобные выселения «лишних» жителей на «свободные» земли производились англичанами, голландцами, меньше французами. Собственно так образовались государства – США, Канада, Австралия, Южная Африка и ряд других более мелких стран.

Точно такие же процессы  происходили в ту эпоху в Спарте. Хотя Лаконика была одна из самых плодородных областей Балкан, но и здесь свободных земель стало катастрофически не хватать. Изначально Спарта двинулась, подобно другим Греческим полисам, по пути собственнических отношений, и в этом её путь ничем не отличался от остальных греческих полисов. В Спарте, как и в других городах эллинов раннего периода, процветали ремёсла, торговля, искусства. Как и другие города- государства, Спарта даже вывела свою колонию на побережье южной Италии -  город Тарент.

Но видимо остроты проблемы это не сняло.

Война и покорение соседней Мессении, превращение её жителей в касту крепостных, стало заманчивым выходом из кризиса. Спарта попыталась двинутся по воинскому (кшатрийскому) пути эволюции своей социальной системы. И если бы этот вариант удался, она  могла бы увлечь за собой всю Грецию.

Но политика военной экспансии подскользнулась на Мессении, как на арбузной корке. Сопротивление мессенцев оказалось столь ожесточённым, что покорение этой небольшой территории растянулось на две многолетние войны. Восстание покорённых во главе с их вождём Аристоменом, во время второй Мессенской войны, вообще чуть не поставило Спарту на грань катастрофы. В некоторые периоды противостояния спартанцы сами уже находились под угрозой порабощения. Только крайнее напряжение всех сил общины, тотальная милитаризация жизни, и превращение всех граждан в единый военный лагерь спасли Спарту.

Спартиаты всё же удержали Мессению за собой и всех её жителей, кто не бежал в другие земли, обратили в илотов. Именно в ходе Мессенских войн Спарта и стала, тем, чем мы её и привыкли воспринимать – городом военным лагерем, предельно милитаризованной родовой общиной.

Но тяжесть борьбы и необходимость удерживать массы порабощенных в повиновении надломило военную экспансию. После покорения Мессении спартанцы пытались ещё напасть на аркадийцев, но потерпели неудачу.  Завоевателям стало ясно, что Аркадия будет сопротивляться не менее ожесточённо, чем Мессения и они предпочли пойти на заключение союза с Аркадией, а затем и с другими соседними областями Пелопонесского полуострова с одним главным условием – что те не будут оказывать поддержки порабощённым илотам.

 Таким образом, спартанская империя не состоялась, а получился известный в истории  Пелопоннесский союз - самое раннее масштабное политическое объединение городов Эллады, которое затем станет главным противником Афинского морского союза.

Таким образом, Спарта не смогла двинуть Грецию на стезю военного, аристократического и, следовательно, восточного пути  развития цивилизации. Почему?

Прежде всего потому, что спартанцы в ходе Мессенской войны не смогли подняться до империалистического уровня своих завоеваний  –  сражаться ради политического господства над другими греками. Их вторжение имело характер сугубо экономической экспансии  - стеснённые общим для всех греков кризисом малоземелья они начали  колониальную войну только ради захвата земель и рабов . Вариант империалистических завоеваний  воинской касты мог бы состояться в том случае, если бы спартиаты привлекли на свою сторону часть самих мессенцев, включили их в свою привилегированную общину и использовали бы эту «пятую колонну», как инструмент своего влияния и господства среди завоёванных. В случае успеха этого пути, все прочие гречески племена можно было бы постепенно подчинить таким же образом. Но ожесточение и тяжесть мессенских войн видимо исключили такой вариант развития. Спартанцы обращали всех покорённых только в рабов, и этим сделали невозможным покорение всей Эллады. Их бы просто численно не хватило на удержание такого количества рабов в повиновении.

Поэтому в отношении покорённых они выступали фактически, не как воинская каста, а как прослойка земельных собственников – полисная землевладельческая знать. Такой же слой был и в других городах-государствах Греции. Можно сказать, что в каждом полисе Эллады была своя маленькая Спарта – партия земельной знати. Аристократические роды владели там крупной земельной собственностью, которую обрабатывали соплеменники, попавшие в долговую кабалу, рабы и батраки. Этот слой действительно похож чем-то на феодалов - помещиков. Но фундаментальное отличие этого класса от касты воинов в том, что владение землями у этой прослойки знати осуществлялось на основе частной собственности, а не феодального пожалования за службу. Частная собственность, развиваясь из первобытного-общинного состояния, чаще всего первым приносит  крупную собственность на землю, подобную владениям английских ленд-лордов и латиноамериканских латифундистов. Илоты спартанцев почти аналогичны «пеонам» латиноамериканских помещиков – подневольные крестьяне из покорённых туземцев. Но эти помещики были уже в полной мере частными собственниками, а не феодалами, обязанными за землю службой военному вождю или государственной бюрократии.

Таким образом, и община спатриатов в экономическом отношении была не военно-феодальной прослойкой, а неким союзом земельных латифундистов, выступавших по отношению к другим слоям своего государства, как единый, монолитный аристократический род – община равных. И во всех полисах Греции спартанцы проводили неизменную политику поддержки земельной аристократии в противовес демосу и его политических устремлений, проявлявшихся как в форме демократии, так и тирании.

Собственно, только после мессенских войн Спарта стала такой, какой мы её знаем в классическом варианте, по описаниям античных авторов и законам Ликурга.

Мифической ли была личность Ликурга или это реальный исторический деятель, как афинский законодатель Солон - вопрос в истории до сих пор спорный. Одно очевидно, что устройство Спарты не результат волевой деятельности одного законодателя. Это собрание обычаев, наслаивавшихся друг на друга ещё с эпохи первобытно-родовых отношений.

Наиболее архаичными можно признать обычай «систий» - совместных трапез мужчин спартиатов, или обычай коллективного воспитания детей – след эпохи, когда все дети считались принадлежащими племени целиком, а не их непосредственным родителям. Достаточно большая свобода женщин с Спарте и их немалая роль в общественной жизни –  это явное наследие  древнейшего матриархата.

Обычай криптий –  периодической ритуальной охоты на рабов - илотов, в целях их устрашения явно имеет родство  с первобытными обычаями  охотников за головами, как формы юношеской инициации (посвящения в воины).

 Таким образом, если Ликург и существовал, то реформа его сводилась к некоей частичной реставрации пошатнувшихся родоплеменных отношений внутри самой общины спартанцев, приспособленных для сплочения и милитаризации правящей общины.

По сути, это было возвращение к обычаям первобытности среди правящего класса, оригинально используемых для новых нужд правления.

Если по отношению к покорённым спартиаты выступали, как господствующая прослойка землевладельцев, то внутри своей родовой общины, они сохраняли черты монолитного первобытного племени.

Политическое устройство Спарты носило многие архаические черты. Основой политической власти была «герусия» - древнейший институт совета старейшин - очевидный след   родового устройства. Выбранным в этот влиятельный властный институт можно было только по истечении шестидесяти лет и полномочия были пожизненным. Не сложно догадаться, что «герусия» была оплотом спартанского консерватизма и древних обычаев.  Спартой, по сути, правили старцы, хотя немалой была и роль народного собрания «апеллы» - проводимого, как обычное собрание на площади всех полноправных мужчин – воинов, что является так же одним из древнейших племенных институтов военной демократии.

  Наследием древности было и существование царской власти, причём царей было два – из двух соперничающих родов Агиадов и Эврипонтидов. Естественно, представителей этой, в такой же мере древней властной институции, царями, в нашем понимании, можно назвать весьма относительно, Хотя власть их и была наследственна. Подобный монарх –  своеобразный пережиток родоплемнного культового правителя,  царя-жреца, выполнявшего представительские и ритуальные функции, но имевшего мало реальной власти.

Характерно, что в Спарте цари были уже не ритуальными фигурами, хотя власть их так же была сильно ограничена. Они командовали войском во время походов, в мирное же время под их началом были «кавалеристы» - отряд наиболее знатных юношей выступавших в воине на конях, а в мирное время выполнявших функции схожие с полицией. Поскольку спартанцы на войне сражались строем пешей фаланги, отряд этих кавалеристов был действительно очень не велик. Царские полномочия в Лаконии очень напоминают статус князя в средневековом Новгороде, также бывшем республикой крупных собственников, как полководца и по совместительству «главного полицмейстера».

 Но ближе всего положение спартанских царей к  должности консулов в Риме, которых тоже было два, но они выступали у римлян, как замена царской власти. Вообще институты раннего республиканского Рима очень напоминают спартанские. Поскольку ранний Рим был так же аграрно-собственническим  и аристократическим  полисом.

 Была у спартанцев ещё один интересная властная институция – коллегия эфоров. Возможно, как раз, создателем этого учреждения и был Ликург. Эфоров было пятеро и быть избранным на этот пост мог любой спартанец, но только на год.  Власть их была велика и главной задачей эфоров было следить за неукоснительным соблюдением законов и обычаев Спарты. Именно этот институт сохранял незыблемыми те обычаи, которые так прославили Спарту в веках. Власть этой должности была своеобразной коллегиальной диктатурой, никто не был выше её, даже цари и старейшины подчинялись эфорам, но только во внутренних делах общины.

Любопытна также антикоммерческая направленность законодательства Ликурга, сводившаяся к фактической отмене денежного обращения. Введённые реформатором железные деньги были столь неудобны, что не имели хождения нигде, кроме Спарты. Другими же пользоваться было запрещено, что естественно сводило всю торговлю внутри Лаконии к самым примитивным меновым отношениям. Естественно, делалось это умышленно, для того, чтобы не разлагать «общину равных» соблазнами иностранных товаров и не допустить имущественного расслоения. Удалось это или нет мы – обсудим позже.  

     Итак, чем же всё таки была Спарта? И в чём её главное отличие от  главного исторического соперника – Афин: полиса, как известно - торгового, морского и демократического?

Действительно, если посмотреть на Спарту со стороны, то её устройство представляется неким хаосом абсолютно разных институтов и установлений, имеющих меж тем некую  внутреннюю логику. Некоторые из этих институтов можно отнести и к первобытным пережиткам, другие более соотносимы с воинской кастовой формацией.

Спартанцы сильно походят на военную знать, а рабы илоты по своему статусу ближе к крепостным, чем к классическому античному институту частнособственнического рабства.

Но с другой стороны, спартиаты располагали и частной собственностью и экономически они вовсе не были равны. Причём это имущественное расслоение с развитием Спарты всё усиливалось, и в конечном итоге её и погубило.

Чем же была на самом деле Спарта – сообществом крупных земельных латифундистов (собственников) или военно-аристократической знати (то есть феодалов)?

Если рассмотреть схему развития собственнической кастовой формации, то можно выявить три стадии её цикла, которые повторялись и повторяются везде, где появляется власть собственности. Но особенно отчётливо прослеживается этот цикл на эволюции античного полиса.

Первая стадия:  аграрно-латифундистская, где собственность представлена более или менее крупными земельными владениями, которые чаще всего обрабатываются рабами или категориями полузависимого населения – низшими по статусу родственниками, должниками, клиентами, батраками. Правит в таких обществах землевладельческая знать - олигархия (владельцы родовых имений), которая зачастую бывает и очень воинственна, поскольку подневольных работников надо держать в страхе, а землевладения ограждать от посягательств. Торговля и ремесло в подобных обществах не имеет большого развития. Несложно заметить, что римская республика большую часть своей истории находилась на этой стадии, как и Спарта.

Встречались подобные общества и в гораздо более позднее время  - рабовладельческие штаты юга Америки, а так же республики буров – голландских колонистов в южной Африке.

Подобные крупные земельные собственники действительно многими чертами напоминают феодалов, но таковыми не являются, поскольку владения их не делегированы им государством, а относятся к категории частной собственности. Хотя таковой слой частных землевладельцев может и вырастать и из феодального класса. Русские помещики, после отмены крепостного права превратились из феодалов в подобных земельных собственников – латифундистов, так же как и английские ленд-лорды из феодального сословия с развитием капитализма стали просто прослойкой крупных землевладельцев.

Большинство греческих полисов весь период расцвета эллинской цивилизации так и не вышли из ранней аграрной стадии, а некоторые горные районы вообще существовали на стадии первобытно-родовых отношений.

 

Вторая стадия: торгово-ремесленная: характеризуется развитием торговли и товарного ремесла, её можно определить, как  «страна – торговая фактория». Характеризуется появлением многочисленного слоя буржуазии не связанной напрямую с земельной собственностью, которая оттесняет от власти земельную олигархию и устанавливает более широкую форму коллегиального правления, называемую зачастую демократией. Для этой стадии характерно преобладание товарного производства, масштабной, чаще всего морской торговали, а так же колониальной экспансии. Параллельно этой стадии идёт расцвет экономической эксплуатации – вместо бедных родственников, должников или покорённых туземцев эксплуатируются покупные рабы. Если рабов в достаточном количестве достать затруднительно, как в современную эпоху, эту нишу занимает наёмных труд. Классический полис подобного типа древние Афины, но по мимо них у греков существовал ещё целый ряд развитых торговых факторий - Коринф, Милет, Самос, Родос и др.

Несложно заметить, что этой стадии соответствует и западная капиталистическая цивилизация после эпохи промышленного переворота.

 

Третья стадия: упадок собственнических отношений. На смену правления более или менее широкого слоя буржуазии приходит господство узкого слоя сверхбогатой олигархии, но не земельной, а финансовой. Массы мелких собственников разоряются, пополняя  толпу «охлоса» - жителей городского дна,  живущего в значительной мере за государственные подачки и не имеющего иного «капитала», кроме гражданского статуса . Идёт упадок нравов, армия из гражданского ополчения превращается в наёмную, что и губит собственнические отношения, поскольку сложившись каста воинов рано или поздно захватывает власть и поворачивает развитие собственнической цивилизации совсем в иное русло.

 

 Несложно заметить, что спартанская общественная система целиком относится к первой стадии развития собственнической формации, а демократические Афины представляют собой второй вариант во всей его классической чистоте.

 Причём законодательство Ликурга преследовало одну определённую цель – искусственно заморозить спартанский полис на первой стадии и не дать ему развиться до второй. То есть создать систему «вечного» правления воинственной олигархии земельных собственников. Таким образом, известный конфликт Спарты и Афин, вылившийся в Пелпонесскую войну был конфронтацией вовсе не двух полярных общественных систем, а двух этапов развития одной и той же системы – формации собственников, но более низшей и более высокой её стадии. Причём конфликт этот носил общегреческий цивилизационный характер, и только олицетворялся борьбою двух городов – Афин и Спарты - Пелопоннесского и Афинского  союза.

Пелопоннесская война была конфронтацией двух стадий развития античной цивилизации – аристократической (аграрно-латифундистской) и демократической (буржуазной). Поскольку спартанцы во всех полисах поддерживали аристократию, а афиняне партию демократов.

Интересно то, что этот конфликт стадий развития в рамках одной и той же собственнической формации, практически повторяет модель гражданской войны в США –  борьба северных буржуа с плантаторами юга.

Только в Пелопоннесской войне победили южане плантаторы, то есть спартанцы.

Среди многих историков существует предубеждение о том, что спартанцы внутри своей правящей «касты» являлись неким коммунистическим  обществом. Здесь даже само название  казалось бы соответствует этому тезису – спартиаты называли себя «община равных».

 Равенство статуса заключалось в том, что каждая семья при разделе получала одинаковый участок земли с порабощёнными илотами, достаточный для поддержания полноправного статуса среди спартанцев – чтобы иметь всё необходимое, но без роскоши. Бытовое равенство символизировали «систии» - совместные трапезы мужчин - полноправных граждан. Настоящий спартанец должен был проводить почти всё своё время в том числе и питаться, в кругу товарищей, а не дома,. Каждый спартиат вносил фиксированный ежемесячный взнос на общие трапезы (причём он был достаточно не мал), это одновременно был и взнос на членство в «общине равных». Дома спартанские мужчины бывали редко. И молодёжь и взрослые практически всё время проводили в военных лагерях, занимаясь муштрой и тренировками, либо находясь в походах.

Чем не система военного коммунизма? Это убеждение подкрепляло и ярко выраженная антикоммерческая направленность законодательства Ликурга – фактическая ликвидация денежного обращения и законы против роскоши.

Но так ли уж «равна» была спартанская «община равных»?

Действительно; совместно завоёванные земли с илотами спартиаты делили поровну. Но нигде в законодательстве Спарты не упоминалось, что спартанцы кроме этих земель не могут иметь других.  Вне военных захватов каждая семья сохраняла свои прежние землевладения. Периодических перепелов земель в соответствии с количеством детей не производилось. В итоге несложно догадаться, что некоторые семьи оказывались владельцами больших латифундий, чем остальные.

Продавать земельные участки было нельзя, но право завещания ограничивалось слабо, а позже, в IV в. до на э., в Спарте была введена полная свобода завещаний – один из столпов отношений частной собственности. То есть это было завуалированным правом купли-продажи земли. Землю за деньги не продавали, а завещали. В итоге, как и следовало ожидать, среди спартанцев всё же происходило имущественное расслоение, которое пыталось задержать законодательство Ликурга.  «Имения» стали концентрироваться в руках всё уменьшающегося количества спартанцев. Появилась и прослойка безземельных спартиатов: «гипомейонов» буквально – опустившихся: тех, кто не имел больше возможности вносить свой взнос на общие трапезы и этим самым выпадал из числа политически полноправных граждан. Таким образом в Спарте с запозданием всё же восторжествовали те же процессы, которые ранее происходили в других греческих полисах, то есть имущественное расслоение. Это произошло в следствие того, что на самом деле спартанская общественная система не была принципиально отличной от других античных полисов. Спартанская социальная модель  была частью всё той же собственнической общественной формации, хотя и на ранней аграрной стадии.

Но для Спарты имущественное расслоение имело более катастрофичные последствия чем для других полисов Греции. С уменьшением числа полноправных спартиатов -воинов, неумолимо таяла и военная мощь полиса. Если в пору своего наибольшего могущества спартанцы (мужчины воины) составляли процентов десять от покорённого населения: примерно тысяч пятнадцать. То с расслоением спартанской общины количество полноправных воинов сократилось в финале до тысяч двух-трёх. В поздний период истории Лакедемона даже в своём собственном войске спартиаты не составляли большинства – оно комплектовалось из пэриков, илотов и наёмников, а спартанцы занимали лишь офицерские посты.

 

Несложно догадаться, что Спарте подобная тенденция развития грозила катастрофой. Первый тревожный звонок прозвенел во время великого землетрясения 462 г до наш эры.

Страшный природный катаклизм фактически полностью разрушил Спарту, множество  воинов погибло под руинами. Воспользовавшись этим восстали илоты. Только в результате большого напряжения сил и помощи своих союзников спартанцам удалось подавить это восстание.

В 398 г до н эр. Был раскрыт заговор Кинадона.  Этот заговор чуть не поставивший страну на грань катастрофы был прямым следствием численного уменьшения количества полноправных спартиатов.  Кто был Кинадон – точно неизвестно, но скорее всего выходец  из пэриков, либо лишившихся из-за бедности своих прав спартиатов. Он смог сколотить масштабный заговор из ненавидящих спартанцев пэриков гипомейонов и илотов. По условленному сигналу они должны были напасть на спартанцев, и воспользовавшись внезапностью и своим численным превосходством перерезать большую часть. Заговор выдал предатель, Кинадон после пыток был казнён. Но сам факт существования подобного заговора говорит о том что спартанское господство даже у себя в Лаконии становилось всё более шатким.

Но подорвала спартанскую консервативную систему, как не удивительно, победа в Пелопоннесской войне. Хотя Спарте и её союзникам, не без помощи персидского царя, удалось выиграть в этой долгом изнурительном противостоянии, надорвавшем силы Греции, эта победа была для Спарты «пирровой».

Став гегемонами Греции, спартанцы открылись для всех соблазнов цивилизации и разлагающему влиянию денег. Будучи у себя на родине простыми и аскетичными, в других полисах Греции, ставших подвластными им, спартиаты прославились склонностью к неудержимому мздоимству и вымогательствам. Они везде алчно искали денег, поскольку у себя дома их традиционный аграрный уклад не позволял им пользоваться многими жизненными благами и роскошью. Не имея навыков торговли, спартанцы могли использовать только единственный способ доставать вожделенные капиталы – с помощью вымогательства и коррупции.

Приток капиталов в Спарту после Пелопоннесской войны привёл к быстрой концентрации земельной собственности и имущественному расслоению среди спартиатов – богачи всяческими ухищрениями и подкупом расширяли свои латифундии. Менее успешные соотечественники теряли земли, а вместе с ними и гражданские права.

 Но главное: деньги и соблазны убили тот дух воинственного аскетизма за счёт которого держалась гегемония Спарты. Последствия не заставили себя долго ждать. Союзники, недовольные спартанским диктатом, восстали. В лидерах восстания находился другой аграрный и достаточно воинственный полис Греции – Фивы. Талантливый фиванский полководец Эпаминод, применив новые приёмы военной стратегии, в 371 г до н. э. при Левктрах нанёс спартанцам страшное поражение. Страшно оно было прежде всего потому, что на поле битвы полегло большинство полноправных спартиатов, которых на тот момент и так оставалось уже немного. Более того, Эпаминод навсегда освободил порабощённую некогда спартанцами Мессению  и этим окончательно подорвал возможные попытки возрождения могущества Лакедемона. После этой катастрофы Спарта становится одним из заштатных греческих городов-государств и не играет уже ведущей роли в истории Греции и античного мира.

Последние попытки возродить Спарту связаны с реформами царей Агиса и Клеомена  в III веке до н. э. Хотя идеологией этих реформ было возрождение законов Ликурга, фактически у реформаторов под этой идеей скрывалась демократическая программа – передела земель богатых землевладельцев и возрождение на этой основе вновь сильной армии. И в этом Спарта пошла по пути остальных греческих полисов. Всё-таки произошедшее между спартанцами имущественное расслоение вызвало такой же точно сценарий борьбы демоса и знати, как и в других полисах Эллады. Реформы вызвали ожесточённое сопротивление богачей, царь Агис был казнён. Клеомен, сменивший его, продолжил реформаторскую политику и вынужден был пойти на переворот для воплощения в жизнь своих планов – в результате заговора перебил со своими сторонниками эфоров. То есть в данном случае, законный спартанский царь вёл себя уже как классический греческий тиран и фактически произвёл демократический переворот. Хотя всё это и проходило под вывеской возвращения к Ликурговым законам и равенству.

Клеомен сумел осуществить земельный передел и создал сильную армию. Но в противостоянии с могучим Македонским царством силы его были неравны. Царь–революционер потерпел военное поражение, бежал  в Египет, где и погиб в одной из придворных стычек. Несколько позже в Спарте правил тиран Набис, опиравшийся на вольный сброд греческих наёмников, и ненадолго превративший Спарту в самое настоящее пиратское гнездо. С его гибелью и с подчинением Греции Римом исторический занавес окончательно опускается над великой Спартой.

Но, несмотря на столь неудачный финал спартанской истории, можно провести массу параллелей между ней и ранним республиканским Римом. Действительно, в древнейшем Риме так же сосуществовали, как бы две разные касты населения: одна – патриции (полноправные), другая – плебеи (лишённые прав). Видимо, эти различия были расовыми, как у илотов и спартиатов, поскольку браки между патрициями и плебеями были изначально запрещены. Даже в области культа наблюдались очевидные различия – боги латинов были в основном патриархальны, плебеи поклонялись же Церере – богине плодородия с явно матриархальными корнями. Возможно, плебеи являлись потомками древнего автохтонного населения Италии, покорённого пришлыми индоевропейскими племенами, как и в случае со спартанскими илотами и пэриками. Подобно Спарте, Рим большую часть своей ранней истории представлял аграрно-собственнический полис с латифундиями знатных родов. Патриции – сенаторы представляли собой глав больших семейств, бывших как бы маленькими государствами внутри себя. Глава рода имел полную власть над своими домочадцами, вплоть до права на казнь. И в этом существенное отличие древнеримских установлений от спартанских порядков. Если спартанцы внутри своей правящей общины сохраняли множество родоплеменных пережитков: свобода женщин, коллективное воспитание детей – то римская знать в фундаменте своих традиций имела строгий патриархат. Подобно Спарте, ранний Рим был очень воинственным полисом – войны шли почти непрерывно. Основу армии составляло пешее гражданское ополчение. Вообще, земельная собственность неразделимо связана с воинственностью, в отличие от торговли. Если земля в обществе представляет собой основное богатство, то захват её становится главной целью. Связана она и с рабством. Если владелец земли представляет собою воина и вынужден часто отлучаться от крестьянского труда (в случае Спарты так и вообще им не заниматься), то необходимы рабочие руки, могущие его заменить в хозяйстве, каковыми могут быть только рабские или какой-либо ущемлённой в правах категории населения. Поэтому система собственности на своих ранних стадиях всегда порождает рабовладение в тех или иных формах.

Все эти признаки мы наблюдаем как в ранней римской республике, так и в Спарте. Следовательно, рабовладение и капитализм – это не совершенно различные общественные формации. Рабовладельческий строй предшествует капиталистическому, как более ранняя стадия собственнических отношений.

Вопрос – почему Рим смог стать гегемоном всей Италии, а затем и Средиземноморья, разрастись в мегагосударство, а спартанский опыт подчинения Греции оказался  не успешен, хотя стартовые позиции у них во многом были схожи?

Прежде всего потому, что Рим научился включать в себя покорённых и союзников, а Спарта из себя только «исключала». Правящая элита Рима  - сенаторская знать хотя и не без ожесточённого сопротивления научилась делится властью с изначально подчинёнными слоями. Сначала, в ходе длительной политической борьбы, были уравнены в статусе патриции и плебеи, затем римское гражданство стало даваться союзникам, служившим в римском войске, наконец его получили все Апеннинские племена - италики. Римская элита впитывала в себя. Спартанская же наоборот всё более замыкалась в своей исключительности, отторгая от себя даже обедневших соплеменников, пока полноправных спартиатов вообще не осталась жалкая кучка.

Элита Спарты всю свою историю сжималась – римская расширялась. Именно поэтому Рим смог взять на себя всемирно-историческую миссию объединения античной цивилизации. Спартанцы же, хотя и создали вокруг себя яркий миф, в целом со своей исторической миссией не справились.

Политика Лакедемона всегда была глубоко провинциальна и даже не поднималась до осознания не только исторических, но и общегреческих задач. Во многом это имеет простое объяснение – спартанцы, опасаясь волнений илотов, старались, чтобы их войско не покидало надолго территорию Лаконии. Во время нашествия персов на Грецию они так же не торопились помогать афинянам и хотели ограничиться только обороной своего Пелопоннесского полуострова. Греко-персидские войны выявили среди спартиатов талантливого вождя – полководца Павсания, победителя персов в сражении при Платеях, командующего общегреческой союзной армией.  Очевидно, что это был выдающийся политик -  опираясь на армию, Павсаний, видимо, строил  планы политического переворота и захвата власти в Спарте, а затем, возможно, и во всей Греции.  О широте его мышления говорит даже то, что он пытался вовлечь в свой заговор илотов. Но спартанцы убили своего возможного военного вождя, обвинив в заговоре (уморили голодом, замуровав в храме, где Павсаний искал укрытия).

Следующий исторический шанс выпал Спарте во время Пелопоннесской войны. Лакедемон тогда стал основной ударной силой борьбы против господства Афин в Греции. По всем историческим закономерностям, Пелпонесский союз во главе со Спартой должен был проиграть Афинскому морскому союзу. У Афин было больше ресурсов, мощный военный флот; сами Афины и порт Пирей, окружённые «длинными стенами», были неприступны для пехоты противника. Спартанцы не умели брать крепостей и изначально не имели сильного флота. Только в поле их фаланга тяжеловооружённых гоплитов была несокрушимой силой.

Они победили в этой изнурительной многолетней войне можно сказать, чудом. Во-многом благодаря роковым ошибкам самих афинян и помощи персидского царя, который щедро спонсировал Спарту деньгами, боясь объединения Греции под единой властью Афинской республики.

Грубая гегемонистская политика афинян по отношению к своим союзникам, провальные военные авантюры, вроде Сицилийской экспедиции – всё это позволило спартанцам выиграть войну, используя лозунг свободы для полисов Греции от диктата зарвавшихся Афин.

Велика в этом роль адмирала (наварха) Лисандра, который подобно Павсанию, имея опору в армии и флоте уже примерял на себя роль общегреческого вождя. После победы над афинским флотом в 405 г до н.э. при Эргоспотамах и фактической капитуляции Афин, Лисандра стали называли некоронованным царём Эллады. Он подвёл прочную базу под гегемонию Спарты, пытаясь укрепить союз полисов вокруг неё по образцу афинского морского союза. В подчинённые города назначались спартанские должностные лица  - дикархи и гармосты, вводились взносы в союзническую кассу.  Лисандр целенаправленно строил  Спартанскую гегемонию с опорой на аристократические партии во всех полисах  (гейтерии - вооруженные группировки молодых аристократов) . Причём даже гегемонию не вокруг Спарты, а вокруг себя, как выдающегося полководца. В некоторых греческих городах даже устанавливался своеобразный культ Лисандра с принесением его статуям божественных почестей. Этим он на много лет опередил эллинистическую практику обожествления военных владык. Этот выдающийся политик, как и Павсаний планировал переворот в Спарте – ряд реформ, устраняющих власть царей и делающих эту должность единой и выборной. Естественно, этот пост, во многом схожий со статусом римского диктатора, полководец примерял на себя. Но гибель Лисандра в одном из сражений лишила спартанцев этого выдающегося государственного и военного гения.

 

Во многом спартанцы Павсаний и Лисандр относятся к тем ярким типам античных героев,  которые идеализировал философ Ницше. Движимый неудержимой волей к личной власти, этот тип вождей сильно возвышался над над узкими мнениями своих соотечественников. Эти герои-полководцы во многом опережали свою эпоху, предвосхищая будущее. Они стремились направить ход истории совершенно в новое русло. Античная эра, зачастую, двигалась такими людьми – титанами; фигурами великими и трагическими.

 

Павсаний и Лисандр были шансом Спарты не только на спасение (через преобразование своей консервативной системы в военно-вождистскую деспотию), но и на власть над всей Грецией.

Этот шанс был не реализован.

Более того, спартанская тирания, после смерти Лисандра, по отношению к союзникам постепенно превысила Афинскую, вызвав массовое недовольство и повсеместные восстания. Само же господство над Грецией для спартанцев оказалось гибельным. Их общество, как упоминалось выше, не выдержало этого исторического вызова и разложилась. В итоге спартанская гегемония в Элладе рухнула, похоронив под собою и саму Спарту.

Подытожив историю легендарной Спарты можно сделать общие выводы:

Окидывая беглым взглядом историю Спартанского полиса, можно прийти к мнению о том, что все подобные ей аграрно-собственнические модели обществ повсеместно обладают характерными для них типологическими чертами.

Во-первых, немалой степенью агрессивности, поскольку стремятся к расширению земельных владений, представляющих для них основной капитал.

Во-вторых, стремление к установлению в той или иной степени рабовладельческих отношений – кабальной зависимости соплеменников, порабощению покорённого населения, либо захвату рабов на войне, поскольку непрерывные войны требуют наличия постоянных рабочих рук, не отрываемых от земли для военных походов.

 В-третьих, слабой развитостью торговли и товарного производства и во многом презрением к этим видам деятельности.

В-четвёртых, постепенной концентрации земли в руках крупных собственников и разорению мелких.

 Большинство греческих городов-государств принадлежали как раз к этой стадии развития собственнической формации - были аграрными полисами. Классических торгово-ремесленных центров, наподобие Афин, было не много и они жёстко конкурировали друг с другом, а некоторые районы Греции (горные или отрезанные от моря, как Ахайя или Аркадия) ещё сохранялись на стадии первобытно-родовых отношений и вообще не имели крупных городских центров, а только родовые посёлки.

 Именно это во многом и предопределило поражение Афин в Пелопоннесской войне. Афинский полис чересчур вырывался вперёд в своём развитии. Поэтому претензия на гегемонию во всей Греции, которую представляли Афины, вызвала сопротивление всех более ранних, аграрно-собственнических элит, удельный вес которых в Элладе был гораздо более велик, чем влияние торгово-ремесленной прослойки.

Сопротивление землевладельческой знати, пассивное или активное, которое возглавила воинственная Спарта, не дало грекам объединиться под властью Афин. Но сама Спарта и эта землевладельческая знать, в силу своих провинциальных изоляционистских устремлений так же объединить Элладу не смогли. В конченом итоге эту миссию взяли на себя посторонние силы- Македонское царство, которое было по культуре греческим, а по своему общественному устройству классической азиатской деспотией. Македонцы смогли сделать на короткое время то, что не получилось у персов – объединить вечно ссорящиеся и воюющие между собой полисы Эллады под единой властью военной касты.