Представления Юнгера после 1945 года

Спустя больше чем год после прихода к власти национал-социалистов, в мае 1934 года Эрнст Юнгер написал в послесловии к сборнику своих статей «Листья и камни», что «следует браться за такую работу, которая сохраняет ценность и по прошествии времени (…). Из имеющегося материала были взяты таким образом чисто политические работы, - с такими работами дело обстоит точно также, как с газетами, которые интересно читать либо самое позднее один день после выхода в свет, либо самое раннее через сотню лет» (1).

И вот спустя три года после смерти Юнгера его политические тексты вновь доступны. Представления, которые мы сегодня имеем о Юнгере, были бы другими, если бы позиция Юнгера тех лет была бы известна благодаря этим текстам. Какое место Юнгер занимал в политической жизни Веймарской республики, было до сих пор понятно только в общих чертах.

Карл Отто Петель, который хотел убедить всех в критическом отношении Юнгера к режиму, писал в 1943 году в эмигрантском журнале «Дойче Блеттер», что «Эрнст Юнгер в действительности никогда не интересовался текущей политикой» (2). Петелю следовало бы знать это лучше: он был хорошо знаком с политической деятельностью Юнгера. В начале 30-х годов Петель был главным редактором журнала «Ди Комменден», создателем которого был Юнгер (3).

В то время как Петель изображал Юнгера – автора «Мраморных утесов» (1939) в образе человека, пребывающего во внутренней эмиграции, эмигранты различных направлений давно признали вклад Юнгера в разрушении Веймарской республики. Зигфрид Марк (4), Герман Раушнинг (5), Голо Манн (6) и Карл Левиц (7) видели в Юнгере того, кто проложил путь к немецкой катастрофе. Вероятно, они знали об участии Юнгера в текущей политике в 1925-30 гг. Однако их выводы все же не совпадали.

Даже Армин Мёлер не смог убедить Юнгера при жизни заново опубликовать его политическую публицистику. Два собрания сочинений выходили без нее. Конечно, она не была неизвестной: в биографиях Юнгера она охвачена почти полностью. И все же большей частью эти малодоступные тексты оставались в значительной степени неизвестными.

Будущие биографы могут теперь решать, честно ли и с уверенностью в собственной правоте Юнгер писал о собственных мыслях и деяниях. Вскоре после войны Юнгера упрекали, что он хотел быть, как и многие, только сейсмографом и барометром, но не активным участником (8). Второе все же более важное. В большей степени имеет значение не то, какое место политическая публицистика Юнгера занимает в его общем наследии, а то, что она выражает. Юнгер говорит здесь как представитель своего поколения – поколения, которое получило решающие, определившие его жизнь импульсы не в процессе учебы, а во фронтовом опыте и в суматохе, вызванной потерпевшей крах революцией, как и в катастрофическом экономическом положении до денежной реформы 1923 года.

Часто акцент делался на том, каким ясным во время позднего периода существования Веймарской республики многим современникам казалось будущее. Отсюда прежде всего полагается читать политическую публицистику Юнгера, оставляя без внимания то, как в дальнейшем развивалась обстановка в Германии. Конечно, это возможно только гипотетически и имеет свои границы. Если рекомендовать здесь этот подход, то исходя из следующих оснований: в газетных дискуссиях взгляд на таких авторов, как Юнгер, сужается, как правило, до двух вещей: отношение к национал-социализму и к антисемитизму. Само собой разумеется, это вопросы, которые постоянно надо ставить заново. Но только в этом случае мысли Юнгера и то, какое место он занимал в кругах правых интеллектуалов, так и останутся неосвещенными. Критики, которые ограничиваются только этим, и апологеты типа Петеля сообща способствуют тому, что исчезает из поля зрения сложность феномена веймарских правых, какой она известна из таких разных работ, как труды Армина Мёлера и Стефана Бройера.

Обзор сборника

Имеющийся теперь в наличии сборник «Политическая публицистика 1919-1933 гг.» включает не только политическую публицистику тех лет, но также и большое количество других текстов, которые нельзя отнести к этому жанру. Всего здесь 144 текста. Предисловия к различным изданиям «В стальных грозах», «Борьба как внутреннее переживание», «Огонь и кровь» и «Перелесок 125», которые не всегда включались в существующие издания, также вошли в сборник, как и некоторые рецензии, написанные между 1929 и 1933 годами.

Могут возразить, что весь сборник представляет собой собрание разнородных текстов, созданных с 1920 по 1933 годы, и что заглавие издания может ввести в заблуждение. С другой стороны: трудно провести границу между политическими и неполитическими работами у такого автора, как Юнгер. И еще: имеющееся теперь в наличии издание обладает одним выдающимся достоинством. Некоторые работы Юнгера времен Веймарской республики, бывшие крайне редкими, насколько известно, стали теперь доступны в полном составе (9).

Открывается книга несколькими менее крупными работами, которые также нельзя назвать политическими в узком значении этого слова. Между 1920 годом, в котором вышел роман «В стальных грозах» и 1923 Юнгер написал несколько более коротких статей, освещавших вопросы ведения современной войны и опубликованных в «Милитер Вохенблатт. Издание немецкого вермахта».

31 августа 1923 года, во время, когда инфляция достигла своего пика, Юнгер уволился из рядов рейхсвера. В осенний семестр он поступил на учебу в университет в Лейпциге на факультет естественных наук. Юнгеру было в ту пору 28 лет. В тот период жизни, когда основные черты личности были уже сформированы, он начал учиться. Юнгер слушал курс лекций по зоологии, которые читал философ и биолог Ганс Дриш, ведущий представитель неовитализма, и курс лекций по философии Феликса Крюгера и его ассистента Уго Фишера. Также он смог познакомиться с Гансом Фрайером, который с 1925 был профессором Лейпцигского университета.

Свою первую политическую работу Юнгер написал вскоре после своего увольнения из рядов рейхсвера для «Фёлькишер Беобахтер», и это была первая из двух его публикаций в этой газете, вторая вышла в 1927 году. В сентябре 1923 года, спустя едва два месяца после попытки Гитлера устроить путч в Мюнхене, выходит статья с заголовком «Революция и идея». Уже здесь обнаруживаются мотивы, которые будут определять политические убеждения Юнгера последующих лет: значимость идеи и невозможность остановить грядущую революцию. Потерпевшая поражение революция 1918 года, как писал Юнгер, «не драма возрождения, а представление, сыгранное роем навозных мух, которые садятся на труп, чтобы его пожрать», была не в состоянии воплотить идею. Поэтому она и должна была с неизбежностью закончиться крахом: «Этим фактам, которые последующим поколениям покажутся невероятными, имеется только одно объяснение: старое государство утратило ту непоколебимую волю к жизни, которая безусловно необходима в такие времена». Отсюда следует осознать, что провалившуюся революцию надо довести до конца.

Подлинная революция еще не произошла, но она неумолимо приближается. Это не реакция, а настоящая революция со всеми ее признаками и проявлениями, ее идея это национализм, отточенный до остроты до сих пор невиданной, ее символ это свастика (Hakenkreuz), а форма выражения это концентрация воли в одном единственном пункте – диктатура! Она заменит слова делами, чернила кровью, фразу жертвой, перо мечом.

В 1922 году выходит «Борьба как внутреннее переживание» и второе издание «В стальных грозах», в 1923 году в «Ганноверишен Курьер» в 16 номерах рассказ «Штурм», и в 1924 и 1925 годах «Перелесок 125. Хроника окопной войны» и «Огонь и кровь. Короткий эпизод великого сражения». Первый период творчества, в который Юнгер был занят переосмыслением своих фронтовых впечатлений, был на этом завершен. 1925 год во многих отношениях знаменует важный рубеж в жизни Юнгер. На протяжении десяти лет – вплоть до выхода «Африканских игр» в 1936 году – Юнгер не опубликовал ни одного рассказа или романа.

В эти десять решающих для судьбы Германии лет - с 1925 по 1935 год - Юнгер пишет философскую прозу. Он выступает в роли публициста во множестве большей частью правых изданий, издателя различных сборников и эссеиста в книгах «Сердце любителя приключений» (1929) и «Рабочий» (1932). Но 1925 год еще в другом отношении был важной вехой: Юнгер прерывает учебу и женится.

За опубликованной в сентябре 1923 года в «Фелькишер Беобахтер» статьей последовало почти два года, на протяжении которых Юнгер не высказывался по политическим вопросам в узком значении этого выражения. Регулярно как политический публицист он начинает выступать с 31 августа 1925 года, когда его статья была опубликована в «Гевиссен», органе младоконсервативного «Движения кольца», группировавшегося вокруг Артура Мёллера ван ден Брука. Здесь содержались те же самые лозунги, что и два года ранее, хоть и выраженные в более умеренном тоне, чем в «Фелькишер Беобахтер»: осознание значимости идеи и необходимость революции. Примечательно место публикации. Хотя между Юнгером и кружком Меллера были точки соприкосновения, в важных отношениях сохранялись различия – о них позднее еще пойдет речь.

Юнгер публиковал свои политические трактаты во множестве изданий, которые до сих пор были неизвестны даже знатокам журналистского мира Веймарской республики (10). Следует здесь проводить различие между изданиями, на страницах которых Юнгер выступал в качестве гостя, публикуя, как правило, только одну или две статьи, и такими, в которых он постоянно брался за перо. В большинстве изданий, для которых Юнгер писал регулярно, он выступал и как соиздатель.

Юнгер как поборник «нового национализма» в приложении к «Стальному шлему» - «Ди Штандарте» (1925-26)

Первым изданием, в котором Юнгер сотрудничал на постоянной основе, была газета «Штандарте. К духовному углублению фронтовой идеи», в издании которой он принимал участие. Она вышла в первый раз в сентябре в качестве приложения к «Стальному шлему. Еженедельному изданию союза фронтовиков».

С появлением этого приложения началась все возрастающая политизация «Стального шлема». Настроенный враждебно по отношению к республике союз фронтовиков, основанный в декабре 1918 года, был уже вследствие большой численности своих членов подходящей целевой группой для агитации (11). Вплоть до декабря Юнгер писал для каждого номера ежедневно выходящего приложения. Все эти семнадцать статей тесно связаны между собой, последняя статья вышла как «Заключение».

Из всех политических журнальных текстов Юнгера как раз те, что были опубликованы в приложении к «Стальному шлему» «Штандарте», может быть, имеют наибольшее значение. Еженедельное издание «Стальное шлем» имело тираж в сто семьдесят тысяч экземпляров – цифра, к которой все другие издания, в которых публиковался Юнгер, не могли и приблизиться. Так как Юнгер благодаря этим статьям обрел наибольшее влияние и также потому, что они олицетворяют определенный этап в его политическом становлении, их следует рассмотреть несколько более подробно.

Программа, которую Юнгер развивает в приложении к «Стальному шлему» «Штандарте», отмечена страстными выступлениями в поддержку национальной революции. Этот пункт служит исходной точкой для всеж дальнейших размышлений Юнгера того времени. Юнгер живет верой, что великая война еще не закончилась, еще окончательно не проиграна. Отсюда политика для него является формой продолжения войны другими средствами (с. 63). Поколение фронтовиков, сформированное войной, должно продолжить эту войну. Юнгер хочет не оглядываться назад, а творить будущее. Поэтому сообщество фронтовиков, к которому причисляет себя Юнгер, должно поэтому стремиться завоевать молодежь на свою сторону (с. 77).

Программа Юнгера называется «Национализм»: «Да, мы националисты, но нам совершенно не достаточно быть националистами, и мы будем безостановочно стараться отыскать самые радикальные методы, чтобы придать этому национализму силу и энергию» (с. 163). Националистическая программа должна основываться на четырех основных принципах: грядущее государство должно быть одновременно национальным, социальным, обороноспособным и авторитарным (с. 173, 179, 197, 218). «Форма правления имеет для нас второстепенное значение, если только его конституция является радикально националистической» (с. 151). «День, в который парламентское государство рухнет под нашими ударами, и когда мы установим национальную диктатуру, будет для нас величайшим праздником (с. 152). Сам лозунг национализма мало что говорит. Что есть то, что отличает национализм фронтовика?

Благодаря войне, писал Юнгер, фронтовик, сформированный вильгельмовской эпохой, стал влеком совсем другими путями: «Он вступил в новый, неизведанный мир, и это переживание так полностью перевернуло многих, что лучше всего это сравнить с религиозным феноменом «милости», благодаря которой человек внезапно и основательно изменяется» (с. 79).

С концом кайзеровской империи Юнгер связывает преодоление материалистических взглядов на природу, проникнутой индивидуализмом идеи всеобщих прав человека и нескрываемого стремления к материальному благосостоянию. В противоположность этому он утверждает значение «ночной стороны» жизни (12). Рационалистическому, механистическому, материалистическому мышлению, основанному на разуме, он противопоставляет чувство и органическую взаимосвязь с целым: «Для нас самым важным является не революция, изменяющая государственное устройство, но духовная революция, которая создает из хаоса новые, произрастающие из земли формы» (с. 114).

Мировоззрение, которое Юнгер предлагает своему поколению фронтовиков, имеет свои корни в романтике и философии жизни Ницше. Юнгер делает акцент на значении чувства общности, связи с целым, так как чувство пребывает в начале каждого великого деяния. Для Юнгера рост это естественное право всего живущего (с.82), которое не требует никакого оправдания (с.186):

«Все живые существа различаются между собой и уже поэтому сходятся во взаимной вражде. В отношении человека к растениям и животным это проявляется без всяких церемоний, каждый обеденный стол служит неопровержимым доказательством этого. И при этом жизнь проявляется не только в борьбе между видами, но и в борьбе внутри самих видов» (с.133) (13).

Юнгер смотрит на все глазами социолога, что присуще консерваторам со времен романтиков. Его восприятие историософии романтиков отчетливо проявляется в подчеркивании особенного, в противоположность общераспространенному, его подчеркивании независимости «от нашего времени и нашего пространства» (с.158). Он требует «распрощаться с нездоровым стремлением к объективности, которая приводит только к релятивистскому упразднению энергий» и признает за собой осознанную односторонность, «которая основывается на оценке, а не на понимании» (с.79).

Важным моментом в историософии Юнгера является соотношение социологического анализа и задач на будущее. Когда Юнгер касается исторических событий, он часто использует категорию необходимости. События происходят потому, что так необходимо. В поражении революции «также заключалась необходимость» (с. 110). Касаясь развития техники, он заключает: «Происходящее с неизбежностью движение невозможно остановить» (с. 160).

За убежденностью, что определенные события происходят благодаря необходимости, стоит представление о сверхличной идее, которая стремится осуществить себя в истории: на войне есть моменты, когда сама «идея войны предстает в чистом виде, благородной и с налетом великолепной романтики. Тогда совершаются героические деяния, в которых едва ли является в действии человек, но сама кристально чистая идея» (с. 109).

О связанном с ощущением истории воодушевлением тех лет, когда появились эти статьи, Юнгер, оглядываясь назад, писал 20 апреля 1943 года в своем втором парижском дневнике:

«История тех лет с ее мыслителями, деятелями, мучениками и статистами еще не написана; мы жили тогда в эпоху Левиафана. (…) По-разному сложилась судьба участников тех событий: одни из них убиты, другие эмигрировали, третьи разочаровались, четвертые занимают высокие посты в армии, абвере и партии. И все же те, которые остаются еще в живых, охотно расскажут о тех временах; в ту пору жили яркой жизнью благодаря идее. Так я представляю себе Робеспьера в Аррасе» (14).

Юнгер двадцатых годов считает: «Человек ничто без идеи». Если осуществление идеи терпит крах, как во время Ноябрьской революции, то это вызывается необходимостью, значит идея была еще недостаточно зрелой. Время еще не подошло. Задачей индивидуума является поставить себя на службу идее: великим историческим свершениям свойственно то, что «человек действует только как орудие разума более высокого порядка» (с. 93) (15).

Также здесь проявляется то, что исторические взгляды Юнгера берут свое начало с 19 века и отмечены типичной для исторической школы склонностью к историософским спекуляциям. Карл Левиц, который видел в Юнгере наследника Ницше, указывал на то, что «сам Юнгер принадлежит еще бюргерской эпохе» и отсюда оказывается в проблематичном положении, что старого больше нет, а новое еще не обрело значение (16). Это подходит в меньшей степени для содержания, но в большей для формы юнгеровского мышления.

Благодаря влиянию виталистской телеологии Ницше историософские спекуляции Юнгера также обосновываются данными биологии: «Чем больше наблюдаешь, тем больше приходишь к вере в то, что все таинственным образом направляет великая биологическая целесообразность» (с. 171) (17). И также идея времени представляется Юнгеру, которому были знакомы работы Бергсона в традиции философии жизни 19 века, во времени для него нет ничего случайного, но это «таинственный и мощный поток, который пронизывает собою всякое существо и направляет его внутреннюю жизнь, подобно тому как электрический поток управляет атомами, составляющими металлическое тело» (с. 182).

«Консервативная революция»

Обращение к корням юнгеровского мышления происходит не из намерения умалить оригинальность Юнгера или лить воду на мельницу сторонников известной линии, согласно которой философия жизни выливается в фашизм. Напротив, речь идет о том, чтобы связать историософию Юнгера с так называемой «консервативной революцией». Следует коснуться вопроса, может ли учение Юнгера быть отнесено к «консервативной революции» в духе того духовного движения времен Веймарской республики, которое было обозначено этим термином. Самый важный «консервативный» момент в мышлении Юнгера заключается в значении понятия «общность».

Чувство «общности великой судьбы», которое присутствовало в начале войны, осознание идеи нации и общее подчинение идее являлись для Юнгера признаками принципиального исправления курса: «Мы усматриваем в этом первую попытку восстановить утраченную связь, ощущение более твердой уверенности, что находит свое проявление в личности в форме инстинкта» (с.86).

Юнгер приветствует революцию, но одновременно он ограничивает ее значение, понимая ее как средство, а не как цель. Она может быть только средством, так как «фронтовику присуща своя духовная традиция, и он знает, что все величие и сила должны органически взращиваться, и не могут быть произведены из голого отрицания, из пустого угара. Как он не отвергает войну, но стремится обрести из нее как из гордого воспоминания силы для решения новых задач, также он не чувствует в себе призвания презирать то, что совершили предки, но он видит в этом лучшую и самую надежную основу для нового, более великого рейха» (с. 124, 128).

Идеология Консервативной революции имела своей целью попытку вернуть органическую взаимосвязь. Выступление в поддержку «Консервативной революции» питались также в значительно мере решимостью примкнуть к зрелой традиции. Лозунг Юнгера о революции, которая следует за традицией, определяется в большей степени ex negativo. Связь, которую Юнгер хотел создать между своей исторической философией жизни и своим национализмом, оставалась чисто показной. Ей не хватало доказательства внутренней взаимосвязи.

Довод в пользу существования этой взаимосвязи оставался только в форме попытки предать индивидууму чувство принадлежности к органически развившейся нации. Но все же связь с нацией не следовало бы сводить настойчиво к юнгеровской концепции авторитарного национализма. Необходима только оппозиция к определенным видам мировоззрения благодаря устремлению поместить индивидуум в систему органических связей. За кризис, в который погружен лишенный корней индивидуум, согласно этой концепции несет ответственность либерализм и связанная с ней идея парламентской демократии.

Отсюда Юнгер усматривает большие опасности «ни в марксистском бастионе» (с. 148, 151), а во всем, что связанно с либерализмом: «Вопрос о собственности не относится к существенным, которые отделяют нас от коммунистов. Как боевое движение коммунизм стоит к нам, конечно, ближе, чем демократия, и с ним возможно, вне сомнения, какое-либо соглашение, вне зависимости от того, будет ли он иметь мирный или воинственный характер» (с.117).

Примечания: 

(1) Ernst Jünger: Blätter und Steine. Hamburg: Hanseatische Verlagsanstalt 1934, S. 7. 

(2) Karl O. Paetel: Ernst und Friedrich Georg Jüngers Politische Wandlung. В: Deutsche Blätter, Band 1 (1943), Heft 10, S. 22–27, hier S. 23.

(3) Какой мощный эффект произвела эта статья Петеля, свидетельствует ссылка, сделанная Карлом Цукмайером в его тайном докладе за 1943 / 44 для американского «Тайного управления стратегических служб». Позитивная оценка Цукмайером Юнгера основывается, как он сам признает, в значительной степени на статье Петеля. Об имеющихся у него сведениях о братьях Юнгерах Цукмайер пишет: «Для характеристики этих обоих немецких авторов, с которыми я лично не знаком и об частных обстоятельствах которых я ничего не знаю, я рекомендую обратиться к отличной статье в Deutschen Blätter, Santiago de Chile, № 10, 1943, которая содержит информацию о их работах, взглядах и духовной эволюции.

(4) Siegfried Marck: Der Neuhumanismus als politische Philosophie. Zürich: Verlag der Aufbruch 1938. См. первую главу Der Faschismus als Sophistik der konservativen Revolution, S. 9–70, hier v. a. S. 46ff.

(5) Hermann Rauschning: Die Revolution des Nihilismus. Kulisse und Wirklichkeit im dritten Reich. Zürich, New York: Europa-Verlag 1938. См. раздел Die zweite Phase der Revolution, S. 100–114. 

(6) Golo Mann: Ernst Jünger. Ein Philosoph des neuen Deutschland. In: Die Sammlung, Heft 1 (1934), S. 249–259.

(7) Karl Löwith: Von Hegel bis Nietzsche. Zürich, New York: Europa Verlag 1941. zurück

(8) Alfred von Martin: Der heroische Nihilismus und seine Überwindung. Ernst Jüngers Weg durch die Krise. Krefeld: Scherpe-Verlag 1948, S. 10. Возможно, упрек Мартина адресован в большей степени Петелю, нежели чем самому Юнгеру. Информацию из первых рук невозможно отыскать у Юнгера.

(9) В дальнейшем заключенные в скобки номера страниц в основном тексте указывают на упомянутое издание.

(10) Обзор части газет со снабженными пояснениями иллюстрациями с заглавных страниц предлагает Карл Петель в Versuchung oder Chance? Zur Geschichte des deutschen Nationalbolschewismus. Göttingen: Musterschmidt-Verlag 1965. 

(11) Ср. Karl Dietrich Bracher: Die Auflösung der Weimarer Republik. Eine Studie zum Problem des Machtverfalls in der Demokratie. Stuttgart und Düsseldorf: Ring Verlag 1955, S. 134–137; об основании приложения см. Alois Klotzbücher: Der politische Weg des Stahlhelm, Bund der Frontsoldaten, in der Weimarer Republik. Ein Beitrag zur Geschichte der "Nationalen Opposition" 1918–1933. Phil. Diss. Tübingen: [1965], S. 74ff. 

(12) Ставший популярным благодаря Фехнеру образ дневной и ночной стороны жизни Юнгер использовал в «Сердце искателя приключений», см. Ernst Jünger: Das Abenteuerliche Herz. Aufzeichnungen bei Tag und bei Nacht. Berlin: Frundsberg-Verlag 1929, S. 69. 

(13) Цитата взята из статьи Der Pazifismus vom 15. November 1925. Die Welt am Sonntag перепечатала эту статью 7 октября 2001 года (Nr. 40, S. 37f.) ввиду того, что она вновь обрела актуальность в свете политической ситуации в мире после 11 сентября: "Террористические атаки на США разбили надежды на прочный мир. В забытом и сейчас вновь изданном очерке автор In Stahlgewittern разоблачает идеологию пацифизма как принятие желаемого за действительное».

(14) Ernst Jünger: Strahlungen. Tübingen: Heliopolis-Verlag 1949, S. 308 f. (Das zweite Pariser Tagebuch) 

(15) Из предисловия ко второму изданию Der Kampf als inneres Erlebnis (Berlin: Mittler & Sohn 1926). 

(16) Karl Löwith: Von Hegel bis Nietzsche. Zürich, New York: Europa Verlag 1941, S. 352. 

(17) Aus Der Neue Typ des Deutschen Menschen In: Stahlhelm-Jahrbuch 1926. Magdeburg: Stahlhelm-Verlag 1925. 

Матиас Шлоссбергер, перевод с немецкого Андрея Игнатьева 

Продолжение следует...