Зараза пацифизма, разлагающая народы белой христианской цивилизации в последнее с небольшим столетие, извратила сознание людей настолько, что многие стали считать войну и художественное искусство явлениями чуть ли не взаимно противоположными, одно другое исключающими. В действительности же война часто вызывает могучий взлёт духовной деятельности, рождает новые произведения и целые направления в искусстве. Война вдохновляла писателей, поэтов, художников, композиторов на бессмертные творения, и история даёт этому массу примеров, в особенности история двух мировых войн ХХ века. Всё это достаточно очевидно, но, видимо, данное явление не может быть в достаточной мере осознано без удовлетворительного объяснения.

Примитивное объяснение, сделанное в пацифистском духе, звучало бы примерно так: война, являясь уродливой формой человеческой жизнедеятельности, вызывает протест у людей искусства, каковое чувство они и выражают доступными им средствами. Однако, если бы это было так, то все художественные произведения, навеянные войной, несли бы в себе антивоенный заряд, проповедь ненасилия и шкурничества. Между тем, дело обстоит прямо противоположным образом. Указанные мотивы пронизывают творчество лишь отдельных "творцов" (Ремарк, Бродский, Шостакович и т. п.), вознесённых упадочной цивилизацией в ранг гениев не за талант, а именно за содействие процессу морального разложения христианских народов.

Настоящих же художников, литераторов, музыкантов война привлекает и вдохновляет именно потому, что она выявляет в человеке лучшие качества: героизм, чувство долга, любовь к своей нации. Поэтому в веках будут жить те произведения о войне, которые насыщены боевой героикой, воспевают человеческую волю и таинство самопожертвования. Диалектическое взаимопроникновение жизни и смерти, ощущаемое во время войны гораздо большим числом людей, чем в дни мира, превращается в мощный источник творческого подъёма у одарённых личностей.

Данное объяснение, противоположное пацифистским и гуманистическим "трактовкам", остаётся, впрочем, голым теоретизированием, не намного более правдоподобным, пока не удастся проследить хоть какую-то связь между войной и искусством на примерах исторических эпох и личностей.

Какое отношение к войне имели такие явления взлёта человеческого духа, как искусство древней Эллады или Италии эпохи Возрождения? Разве эти феномены не дают нам примера гуманистического творчества, прославляющего прекрасное в человеке и, следовательно, отрицающего войну? Разве биографии многих великих художников не дают нам примеров страданий творческой личности из-за царящего в мире произвола и насилия? Примерно такие вопросы предвижу со стороны многих.

Начнём с последнего. Биографии тех же гениальных людей, периоды культурного расцвета дают нам не меньше примеров раскрытия талантов именно благодаря насилию, царящему в мире. Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонаротти, Бенвенуто Челлини были не только величайшими художниками, но и крупнейшими военными техниками своего времени.

Леонардо известен многочисленными усовершенствованиями тогдашних осадных и метательных орудий, Бенвенуто - отливкой пушек, ну а Микеланждело был таким "военспецом", что при обороне Флоренции от папских войск в 1527 г. его назначили начальником фортификационного строительства. Кстати, в этой кампании Челлини воевал по другую линию фронта в должности своего рода генерал-инспектора артиллерии и инженерных войск папской армии.

Даже если не принимать всё это во внимание, резонно задаться вопросом: могло ли их искусство вообще проявиться, если бы не покровительство сильных мира сего, т.е. герцогов, дожей, кондотьеров, одним словом - людей Меча? Ведь Италия XV-XVI вв. - страна, где непрерывно шли жесточайшие войны между карликовыми государствами. А внутриполитическая борьба там обычно выигрывалась своевременным отравлением конкурента (Италия эпохи Возрождения - страна непревзойдённого искусства изготовления ядов, многие из которых, как Aqua Tofana, до сих пор загадка для химиков). Несмотря на это, именно эта страна в эту эпоху дала классические образцы высочайшего художественного творчества.

Парадокс? Скорее, закономерность. Вопреки обывательскому мнению, войны и частые смерти вели не к огрубению нравов, но наоборот, порождали усиленную тягу к прекрасному, причём в первую очередь у тех, кого привыкли считать главными виновниками кровопролитий - у правителей "воюющих княжеств", ведь именно они были основными заказчиками шедевров.

Древняя Эллада была столь же раздробленной страной, где каждая область непрерывно воевала с какой-нибудь соседней, а целые города обращались в рабство своими победителями-соплеменниками. Внутри же городов (полисов) шла нескончаемая и жестокая, без разбора средств, борьба за власть между партиями. Вражда между греками укоренилась настолько, что их могли объединить в одно государство только иноземные завоеватели (сначала македоняне, затем римляне). Последние, использовав помощь одних греков против других, положили конец "эллинской свободе", т.е. взаимоистреблению греков. Однако та же раздираемая смутами Греция сумела стать эталоном античной и, во многом, последующей европейской культуры.

Периоды культурного расцвета отнюдь не обязательно связываются с неблагоприятными политическими эпохами. Большинство других стран во времена междоусобиц дали немного ценного в художественном отношении (яркие исключения только подчёркивают общую тенденцию). В то же время пики эстетического развития у многих народов совпадали с их политическим подъёмом. Искусство Возрождения в Испании неотделимо от мощи раскинувшейся на просторах трёх океанов державы, в которой никогда не заходило солнце. Время интенсивного строительства Британской империи в конце XVII-XVIII вв. отмечено расцветом оригинальной английской живописи и архитектуры, а равно и английской философии (т. е. также и взлётом интеллектуально-духовной деятельности). Франция была законодательницей мод в искусстве тогда, когда была и великой державой, успешно соперничая с самой Англией за господство на океанах. "Золотой век" русской культуры закономерно приходится на 1-ю половину XIX века, когда мощь и авторитет России после победы над Бонапартом поднялись на небывалую доселе высоту.

Можно привести подобные же примеры и для других европейских наций. В перечисленных случаях воинская десница Империи служила надёжной хранительницей национальной культуры, создавая ей все условия для развития и вдохновляя её выдающихся представителей.

Обе эти различные политические ситуации - могучая экспансивная держава и сотрясаемая междоусобными распрями страна имеют один общий аспект, проявляющий себя в здоровом отношении к войне как к важной общественной функции. В древней Греции, в средневековой Италии, равно как и в великих державах Нового времени война была обычным явлением, и поэтому военное дело пользовалось должным уважением со стороны государства и народа.

Воинское ремесло считалось почётным не в силу доставляемых им личных выгод, но в силу ощутимой полезности его для всего общества. Здесь следует усматривать отличие от тех стран и времён, в которых война становилась, в первую очередь, источником личной наживы и велась преимущественно наёмниками. Характерный пример в этом смысле даёт нам раздробленная Германия XVI - XVII вв., а ещё раньше - Греция перед римским завоеванием. Кстати, развитие наёмничества в Элладе, утрата общегражданского чувства воинского долга совпали с упадком эллинского искусства. Народы же, помнившие о высоком предназначении войны, показывали себя наиболее способными и к восприятию прекрасного в мире и человеке.

Развитое эстетическое чувство невозможно без признания за ратным трудом его решающего значения в деле охраны человеческих жизней и культурных ценностей. Оно также невозможно без человеческой гордости и свободы - достояния, которое общество иной раз не может отстоять иначе, как только войной. Поэтому в истории всегда воинский подвиг и подлинное искусство идут рядом, взаимодополняя и оттеняя значение друг друга. Ведь в высших проявлениях война - это искусство, а последнее - война за лучшее, что есть у человека.

Источник:

«ПРАВОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ», август 2001 г.