Часть «национальных правых» все еще там и сям цитирует Эрнста Юнгера, но чаще всего в национальном и право-консервативном аспекте. При этом часто забывают, что в жизни  Юнгера, являющегося, возможно, одним из самых значимых немецких поэтов и писателей  ушедшего двадцатого столетия, был длительный национал-революционный период. Здесь, правда, у нас нет возможности осветить его полностью, но, по крайней мере, можно остановиться на ключевых моментах.

Некоторые сегодня не могут дать адекватное определение слову «национал-революционер». И люди вроде Томаса «Штайнера» Вульфа, Акселя Райца или Томаса Бреля считаются «национал-революционерами», по крайней мере, они  сами так себя называют. Конечно, совсем не просто точно классифицировать и дать определение этому понятию применительно к временам Веймарской республики. Сам Юнгер причислял себя скорее к представителям «нового национализма», нежели к «правым» национал-революционерам. Что принципиально, в спектре политических партий национал-революционеры располагались не «справа» и не «слева».  Для приверженцев  «консервативной революции» была важна лишь идея немецкой нации. Согласно Юнгеру, следовало стоять не «справа», и не «слева», а вне поля Республики. И здесь и  прояснялись линии  идеологического размежевания.

Бедовый парень Юнгер может считаться совершенным представителем типа национал-революционера межвоенного времени в  самых разных отношениях. По нему вполне можно изучать  потртрет целого поколения. То, что Юнгер взывал к солдатскому духу немцев, было нацелено на духовную мобилизацию немецкого народа против веймарской системы,   буржуазности  и либерализма, который он назвал ядом для немецкого народа. Как и многие другие «консервативные революционеры», как и большинство тогдашних немецких левых, вроде тех, что были в КПГ, он считал буржуазное общество основным злом эпохи, подлежащим уничтожению. Публицистические работы Юнгера появлялись в ту пору в самых различных журналах «новых националистов» и «младоконсерваторов», а также в изданиях левых национал-революционеров. Из их числа можно назвать «Штальхельм», «Штандарте», «Арминус», «Комменден», но также и «Видерштанд». При этом речь шла большей частью о принадлежавших националистам теоретических органах, предназначенных скорее для узких и элитарных кругов читателей, интересующихся политической теорией. Массового распространения эти издания никогда не имели.

В журнале «Видерштанд» было суждено пересечься путям Эрнста Юнгера и другого великого национал-революционера веймарской эпохи – Эрнста Никиша. Пропагандировавший «прусский социализм» Никиш требовал от немецких националистов смертельной борьбы с позорным Версальским договором и веймарской системой, а также ориентации внешней политики Германии на Восток, а значит, прежде всего, союз с СССР. Поэтому «национал-большевики» враждовали, прежде всего, с НСДАП и буржуазными правыми из НННП и национал-либералами.

На личность Юнгера, как и многих из его поколения, наложили отпечаток впечатления, полученные на фронте во время первой мировой войны. Юнгер был отмечен высшей наградой  Германской империи за храбрость, орденом «Pour le Merite». Война и фронтовые впечатления представлялись Эрнсту Юнгеру очистительными «стальными грозами», ощущением внутреннего пробуждения. Поражение в войне Юнгер уже очень скоро назвал следствием господства буржуазного порядка в рейхе, который сам изнутри был уже гнилым и ветхим. Старый рейх, основывающийся на консервативном юнкерстве, либерализме и буржуазном порядке, должен был быть заменен чем-то совершенно новым. Источником этого «нового» может стать сама жизненная реальность немецкого народа, его национализм. Уже скоро Юнгер обосновал этот «новый национализм» в своем тексте «Преимущественное право националиста». В нем Эрнст Юнгер пишет: «Мы, националисты, не верим ни в какие всеобщие  истины. Мы, националисты, не верим ни в какую общечеловеческую мораль. Мы не считаем человечество коллективной сущностью, обладающую общей совестью и единым правом. Напротив, мы верим в глубочайшую обусловленность истины, права и морали временем, пространством и кровью. Мы верим в ценность особенного».

Позднее Юнгер даже утверждал, что именно он всерьез ввел понятие «национализм» в политическое пространство Германии. Речь шла о том, чтобы выразить устремления молодого и бунтарски настроенного поколения. Согласно Юнгеру, поколение фронтовиков несет новый националистический порядок, так как оно в мировой войне приносило себя в жертву народу, и буржуазная и либеральная Веймарская республика в наибольшей степени чужда ему. Фронтовик выступает основателем новой Германии. Но в ту пору так думал не только один Юнгер, отчасти эти идеи разделяли и стоявшие тогда еще на национальных позициях социал-демократы.

Наряду с этим Юнгер хотел заняться и социальным вопросом, который для него совпадал с вопросом классовым. Следовало преодолеть классовое мышление кайзеровской империи и Веймарской республики, рабочий класс и его оправданные требования должны были занять достойное место в новом антибуржуазном и националистическом немецком государстве. Классовое государство веймарской буржуазии должно было «быть уничтожено националистами». Далее Юнгер писал: «Этот вопрос ставится вопреки марксизму и капитализму, революции 1918 года и реакции». Основные тезисы Юнгера вращались прежде всего вокруг необходимости построения нового националистического государства, которое должно было стать авторитарным, социальным и солдатским. Но, несмотря на это, Юнгер никогда не стремился наполнить свой проект государства конкретным содержанием. Здесь Юнгер оставался в плену чего-то неопределенного, подверженного изменениям и никогда не имевшего четких очертаний.

Позже недоброжелатели Юнгера злились из-за того, что его никогда не удавалось связать с антисемитизмом, присущим НСДАП.  Но и сам Юнгер уже в 1927 году отмежевался от НСДАП, опубликовав статью о «Национализме и национал-социализме». «Реальная политика» национал-социалистов всегда вызывала у него, человека духа, отвращение, и тут «его» национализм, который он противопоставлял национал-социализму, достоин глубокого и обстоятельного анализа.

И тут как раз почитателям Юнгера из числа «новых правых», группирующихся вокруг «Юнге Фрайхайт», «Сецессион», «Бляуе Нарциссе», «Института политики», «Консерватив-Субверсиве Акцион» не мешало бы спросить себя, какой смысл ссылаться на Юнгера и также явно на национал-революционный этап его биографии в Веймарской республике  им, поклоняющимся словно фетишу  так называемой конституции и псевдодемократии ФРГ. В тех кругах ностальгия по «консервативной революции» относится к деятелям вроде Юнгера, Меллера ван ден Брука, Эрнста фон Заломона или Освальда Шпенглера, к историческим и литературным трудам, к дебатам в прессе, но при этом все же не пытаются взглянуть на современность глазами консервативных революционеров. Всесторонняя критика парламентаризма и либерализма и определение Запада в качестве главного врага остаются для немецких «новых правых» большим табу. На Эрнста Юнгера могут ссылаться в статьях, посвященных литературе, но при этом внутренне остаются в плену Тило Сарацина и западнического правого популизма.