Но мир, который следовало назвать индоевропейским, не ограничивается элементами антропологического или историко-культурного порядка. Он обладает также другим, духовным уровнем, на котором Европа обретает свое истинное Начало, если этим словом обозначить все ее ценности. Неслучайно в начале статьи мы приводим слова Егера, потому что на самом деле существует духовная и живая общность между современными западными народами и эпохами нашего самого отдаленного прошлого. Мы можем видеть в идее Порядка центральную ось индоевропейских представлений о сакральном: «Уже в Ригведе появляется идея, ставшая основной для религиозной жизни индоевропейцев, людей белой расы: идея Порядка. Порядок понимается как Logos и как сотрудничество человеческих сил с божественными (…) Порядок как сущность индоевропейской вселенной, пребывает и в этом мире и в потустороннем. Он образует источник, из которого происходит зримый и незримый космос. Символы и того и другого налагаются друг на друга, при этом первые на плане природного становления обозначают то, что на плане Бытия становится только тем, что естественно» (Ромуальди 2003, 24, 26). Этот Порядок, проявляющийся в равновесии манифестированной вселенной, для индоевропейца является одновременно  интуитивным прозрением и горизонтом физического и духовного становления. Х.Ф.К. Гюнтер пишет (S.F., 191): «Арий живет в гармонии души и тела, хотя он и рассматривает душу и тело как нечто различное и отличное друг от друга. В общем, можно сказать, что индоевропейский мир всегда жил в единстве души  и тела, германцы даже рассматривали тело как проявление души», проявление души  и инструмент духовного завоевания, для которого выработка качества внутренней сдержанности представляется как первое условие: «Умеренность и контроль (латинское iudum  и немецкое Hoch), metron, temperantia являются, как уже было показано ранее, специфическими чертами изначального индоевропейского и нордического духа: eusepeia  как синоним sofrosyne жизни буддистов свойственно предписание сохранения невозмутимости духа (на санскрите  upeksha и на пали upekna), точно также как  и в стоицизме (ataraksia)» (Гюнтер (S.F., 207)). Таким образом, единственной виной (но не грехом) человека может быть hybris, восстание против Порядка.

    Точно такая же духовная и этическая основа, которая находит свое проявление в образах божественного мира и в культовой практике, соединяет воедино различные эпохи индоевропейской истории.  Жан Годри (1999, 95-6) обобщает характерные черты сакрального у индоевропейцев, выделяя его политический характер, наличие у каждой социальной группы своих богов, обрядов и предписаний, откуда происходят терпимость и отсутствие прозелитизма, также как свои собственные мифы и символы на каждом социальном уровне, что свидетельствует о существовании инициаций и отсутствии догм. Религия действия, но не веры, где строгое исполнение обрядов имеет основополагающее значение, тесно связанная с политикой религия вождей, но не жрецов, где поэт может быть одержим божественным вдохновением, но также где священнослужитель является справедливым и строгим судьей. Религия, в которой магическая практика происходит из знания аналогий между различными планами, знания, приводящего к суровому осуждению колдовства и чуждых экстатических культов. Религия ясности, формы и света. Религия знания и пробуждения. Религия Порядка.

    Воспроизведение этих черт, которые мы считаем присущими эллинской религиозной жизни, мы можем наблюдать повсюду в индоевропейском мире. Ее корни уходят далеко на север Балканского полуострова и намного тысячелетий задолго до того, как первые эллины завидели издалека берега Средиземного моря. В ту эпоху, когда люди еще видели и знали. В тумане Праистории. У истоков Европы.

Примечания

(1). Касательно кроманьонского типа существуют некоторые насущные вопросы: например, благодаря исследованиям в сфере молекулярной биологии, предпринятым Сикесом (2001), было установлено, что именно в этом уголке континента проживает подавляющее большинство людей, чья митохондриальная ДНК представляет собой вариацию, которая может рассматриваться как самая древняя в Европе. И, равным образом, показательно, что присутствие далической расы, которой присуща самая высокая степень диспигментации среди всех человеческих рас, зафиксировано также в остаточных формах в Северной Африке и на Канарских островах. У нас нет возможности здесь останавливаться ни на периодизации ориньякского периода, ни на спорах вокруг происхождения ориньякской культуры и на ее связях как с мустьерской, так и предполагаемыми «переходными культурами» (Бого Киро, Улузьен, Шательперон), ни также на недавно предпринятой попытке отделить представителей этой культуры от «человека, имеющего современное анатомическое строение». Достаточно вспомнить, что попытки связать место происхождения ориньякской культуры с Ближним Востоком прекратились, потому что это оказалось явно невозможно (Дельпорте 1998, 113-114),  и среди специалистов наиболее распространено мнение, что распространение ориньякской культуры привело к радикальному разрыву в последовательности развития физической типологии, поведении людей и технологии по сравнению с неандертальцами и их орудиями труда. С другой стороны, символизм, присущий художественной культуре верхнего палеолита, позволяет выдвигать гипотезы о представлениях людей о сакральном в те времена. Мнения, высказываемые учеными, такие как  существование в ту пору шаманизма (мнение Леруа-Гурана), опираются на факты, которые почти все относятся к более поздним эпохам и  имеют неправильно истолкованные идеологические и методологические предпосылки. Также как в последующем свидетельствует традиция и подсказывает  «очевидность» данных археологии, отношения человека с Невыразимым в Европе той поры можно проследить путями познания и отождествления, более близким взглядом риши, о которых нам сообщает индуистская Традиция, нежели чем современным религиозным представлениям.

(2). В типе Брно хотели увидеть подтверждение факта эволюции от неандертальца к «современному человеку». Однако, образцы из Младеча, которые лучше всех сохранились из останков данного типа, не демонстрируют никаких общих черт с неандертальцами. С другой стороны, анализ ДНК, проводимый в наши дни, категорически отвергает эту возможность: перед нами два разных вида.

(3). По этому вопросу можно обратиться к работам Кристиана Левалоиса «Hiperbo′rea Redreso a los origenes», Барселона, 1987, или к замечательной книге Б. Г. Тилака «The Arctic Home in the Veda», Рипа, 1956, и к тому, как этот вопрос рассматривает Дж. Годри, (1999).

(4). Несмотря на это, язык, на котором говорили земледельцы, принадлежавшие к линейно-ленточной керамике, который, без сомнения, очень сильно отличался от тех, на которых говорило население центральной и северной Европы в мезолите, но он мог оказать незначительное влияние на индоевропейский (см. Ромуальди 2002, 164-165, примеч. 21, 22) и даже выступить как язык-субстрат  в процессе его диалектизации. Мы не можем принять точку зрения К.Н. Бетчера, когда он о смешанном характере индоевропейского языка, этот тезис отвергнут большинством специалистов в наши дни.

Список использованной литературы:

Boettcher, C.H., (1999) Der Ursprung Europas, St. Ingbert.
Delporte, H., (1998) Les Aurignaciens, premiers Hommes modernes, París.
Günther, H.F.K., (1936) “Indogermanentum und Germanentum, rassenkundlich betrachtet”, en Helmut Arntz (ed.), Germanen und Indogermanen. Festschr. für H. Hirt, Heidelberg, 317-340.
Günther, H.F.K., (Sin fecha) Humanitas, Platón, custodio de la vida, Religiosidad indoeuropea, sin indicación de lugar de edición.
Haudry, J., (1999) Gli Indoeuropei, Padua.
Jaeger, W. (2000) Paideia. Los ideales de la cultura griega, Madrid.
Kilian, L., (1988) Zum Ursprung der Indogermanen, Bonn.
Romualdi, A., (2002) Los indoeuropeos. Orígenes y migraciones, Barcelona.
Romualdi, A., (2003) El problema de una Tradición europea, Valencia.
Sykes, B., (2001) Las siete hijas de Eva, Barcelona.

Тереса  Куэнса Кабаньяс, перевод с испанского Андрея Игнатьева